– Ваши комиссионные.
– Верно, комиссионные нашей галереи. Еще налоги – федеральный и налог нашего штата. Кроме того, у мистера Петуэя имеются кое-какие нужды. Насколько я понимаю, в Палестине эта самая сталь очень дорогая. Он сейчас работает над…
– Большой скульптурой. Знаю.
Неужели она думает, что Бумер мне не пишет?
Тут женщины обменялись такими долгими и такими энергичными взглядами, что малышка Бэби Баттс даже испуганно заскулила. Она, похоже, с удивлением для себя обнаружила – и была сильно уязвлена этим открытием, – что не она одна обладает монополией на власть в этой комнате. В конце концов Ультима одарила Эллен Черри улыбкой и протянула ей второй чек.
– Поздравляю! – выдавила она.
– Что это? – Эллен Черри нарочито медленно взяла в руки второй чек, давая зловредной собаченции возможность вмешаться в ситуацию. На чеке значилась сумма в тысячу восемьсот долларов.
– Продано две ваши работы, – пояснила Ультима. – Как вы прекрасно понимаете, в настоящее время возобновился интерес коллекционеров к пейзажной живописи. Я хочу сказать, что подобных произведений так мало осталось за дверями. Коллекционеры, конечно же, предпочитают картины в духе классического натурализма, однако поток первоклассных шедевров постепенно иссякает. Во всяком случае, я показала ваши работы одной парочке из Рочестера, которую, похоже, совершенно не смутили ваши, так сказать, излишества. Так что примите, дорогая, мои поздравления с вашим дебютом в Нью-Йорке. С первой вас продажей! Может быть, вы как-нибудь принесете кое-что еще из ваших работ?
– Благодарю вас, – ответила Эллен Черри. – Спасибо. Может быть. – Не испытывая ни малейшего желания доставить Ультиме удовольствие лицезреть свою растерянность, она извинилась и шагнула к двери.
Возвращаясь домой по сыпучему снегу и сжимая в каждой руке по чеку, Эллен Черри думала лишь об одном: теперь у меня имеется прекрасный повод отказать мистеру Коэну в его просьбе выставить мои работы в художественном салоне в Вестчестере.
Эллен Черри так и не принесла в галерею ничего из своих работ, даже ни одного из Бумеровых портретов-ню (о, вот бы увидеть выражение лица этой Ультимы!), хотя и переживала по этому поводу целых несколько недель. Она не спала ночами, мысленно перебирая «за» и «против» возможного сотрудничества с галереей Ультимы Соммервель.
Стоит ли ей снова обратиться к живописи? Попытаться ли снова ощутить себя творцом живописных полотен? Можно ли стать художником по собственному желанию? Приведя в движение некие детские силы, ты либо являешься художником, либо нет, и если все-таки да, то выбор, выставлять свои работы или нет, остается за тобой. Ощущая себя художником, можно даже принять решение не творить. Иными словами, в таком случае ты можешь отказаться от творческой карьеры, творческой жизни, но при этом оставаться в душе художником. Верно? Или это просто слова? Согласно утверждениям сторонников всеобщего равенства, талант художника заложен в каждом человеке. Если на уровне хобби, то, пожалуй, это верно. Ну и что из этого? Ей казалось удивительным, что хотя на первый взгляд немало людей хотели стать художниками, на самом деле становиться ими они не желали. Одна из ее подружек в Сиэтле как-то сказала: «Я бы все отдала за то, чтобы уметь рисовать, как ты». На это Эллен Черри ответила лишь с еле заметной ноткой помпезности: «А я все и отдала за это».
Талант – это просто-напросто некий фундамент. Для того чтобы быть художником, необходимо обладать особым мужеством. Для того чтобы обрести такое мужество, необходимо обладать настойчивостью. Очевидно, настойчивость эту она утратила. А если она действительно ее лишилась, то зачем ей тогда так мучиться по этому поводу? Более того, если невозможно, сколько бы она ни корчилась и не дергалась, сбросить с себя шкуру художника, то не разумнее ли воспользоваться сложившейся ситуацией, расслабиться и радоваться своему скромному, в том числе и финансовому, успеху? Или же ей не дает покоя именно эта «скромная» составляющая возникшей проблемы (особенно в свете Бумерова триумфа)?
Все эти мысли без конца прокручивались в голове Эллен Черри, пока она в полном отчаянии не потянулась за вибратором, чтобы немного отвлечься от тягостных мыслей.
В меньшей степени ее беспокоил Бадди Винклер. Вскоре после окончания праздников она отвела в сторону Роланда Абу Хади и спросила у него, что случится, если религиозные фанатики устроят теракт в отношении Купола на Скале и разрушат его.
– Война, – бесстрастно ответил Абу. – Будет война.
– То есть вы хотите сказать, что мусульмане начнут взрывать синагоги и тому подобное?
– Нет, – произнес Абу. – Я имею в виду настоящую войну. Сирия, Ливия, Иран, Ливан, а возможно, что и Иордания, Египет и Саудовская Аравия, а также такие отдаленные государства, как Пакистан и Индонезия, объявят войну, джихад, священную войну Израилю. Вот такие сильные чувства испытывают мусульмане к Куполу на Скале. Все они, до единого человека, готовы отдать за него жизнь. Их численность превысит численность израильтян настолько, что те будут вынуждены прибегнуть к ядерному оружию. В подобной ситуации Советский Союз, очевидно, своими ядерными ракетами поддержит исламский мир. Ну а это, безусловно, втянет в войну и США. Так что если уничтожат мечети на Храмовой горе, то настанет великий катаклизм. Ледяные шапки на обоих полюсах задребезжат, как блюдца, младенцы будут появляться на свет, воняя серой. Ужас, что пока таится внутри, начнет выплескиваться наружу. В конечном итоге будет снесено огненное яйцо под названием Армагеддон. Или Третья мировая война, если тебе больше нравится это словосочетание.
Как только Абу вышел из кухни, Эллен Черри направилась прямиком к висевшему на стене телефону и набрала номер Бадди Винклера. Она бы ни за что не осмелилась беспокоить его в неурочный час. Однако услышанное настолько встревожило Эллен Черри, что ей было безразлично, что часы только недавно пробили полночь.
– М-м-м?
– Привет, дядя Бадди.
– А, это ты, куколка. Ты мне только что снилась. Или какая-то другая милашка, очень похожая на тебя.
– Послушай, дядя Бадди. Ты знаешь, что произойдет, если будет разрушен Купол на Скале?
Кто-кто, а Бадди Винклер это прекрасно знал. Он мог быть одет в пижаму, с ночной маской мази на прыщах, с сонной анчоусной пастой в глазах. Но он знал.
– Я лишь ускоряю борьбу между добром и злом, которая, как тебе известно, должна, согласно пророчествам, предшествовать Второму Пришествию и Искуплению человеческому. Аллилуйя. Аминь. Кстати, который час?
– Это может вызвать Третью мировую войну.
– Может, еще как может. В том-то все и дело.
– Ты хочешь сказать, что намерен играть жизнями невинных людей, рисковать жизнью всего сущего на Земле – животных, деревьев, маленьких детей? Тебе хочется, чтобы они сгорели заживо в огненном смерче, чтобы их тела покрылись язвами и ожогами, чтобы они медленно умирали от радиации, чтобы вся эта кошмарная, кошмарная боль, все эти страдания…
– Стоп. Подожди-ка. Подожди, моя малышка с сострадательным сердцем. Это вовсе не игра. Слово Божье – это тебе не лотерейный билет. Это должно произойти. Должно! Его предостережения видны не хуже, чем носик на твоем непристойно размалеванном личике. Согласен, это, конечно же, будет ужасно. Но такова воля Божья. Однако праведные выйдут из этого всеочищающего горнила в полном здравии. Истинно верующих Иисус радостно прижмет к своей груди и вознаградит прекрасной жизнью вечной. Излечит язвы и ожоги, от них не останется и следа. А вот грешники и те, кто не приготовился, сполна получат то, что им причитается. У них у всех был равный шанс, и они сгорят по своей собственной греховности. Так пусть же протрубят воинственные трубы! Пусть дождем обрушатся на землю ракеты. На то воля Божья, и уж Он решит, кто виновен, а кто нет, Он, а не ты, и не Союз гражданских свобод.
Эллен Черри это нисколько не убедило.
– И ты настолько уверен в себе, что готов воспользоваться возможностью начать Третью мировую войну. И ты возьмешь столь тяжкое бремя на свои плечи?
– У тебя что, проблемы со слухом? Я ведь тебе уже все объяснил – это не важно. Твое сердце
