возможности напрямую поговорить с Димой, но мой подзащитный при случае передал своему подельнику, что я согласна стать адвокатом Якубовского.
Здесь надо сказать, что я человек очень амбициозный, по гороскопу Лев, мне всегда и во всем надо быть первой. Начиная с детства я живу пятилетками. Мои пятилетние планы реальны и, как правило, выполняются. Окончить школу, поступить в техникум, стать студенткой университета, сдать экзамены на права, выйти замуж, родить ребенка.
Каждые пять лет я сама перед собой отчитываюсь: что получилось, а что — нет. У меня все строго. А знакомство с Димой совпало с той пятилеткой, когда я поставила перед собой очередную задачу — стать одним из известных адвокатов в Петербурге. Не самым известным, конечно, я ведь реально смотрю на вещи. Но все довольно удачно складывалось. Я участвовала в громких делах, у меня было много клиентов, меня приглашали принять участие в тематических телепередачах.
Итак, предложение стать адвокатом Якубовского мне поступило 15 июня 1995 года, а уже 20 июня я взяла у следователя разрешение. Хорошо помню его непомерное удивление. Он-то ожидал увидеть опытного адвоката в годах, а тут молодая женщина, чуть ли не девчонка. Он задавал мне разные вопросы, интересовался, чем я могу помочь Якубовскому. Я честно отвечала, что пока не знаю, поскольку ещё не знакома с моим будущим подзащитным. Но сама-то я отлично знала, чего жду от этой работы, у меня ведь была своя цель.
До того момента, пока я сама не увидела уголовное дело по обвинению Дмитрия Якубовского, не начала переписывать бесконечные страницы, у меня были какие-то сомнения в его невиновности: раз посадили, значит, было за что. Мы все, во всяком случае большинство, так были воспитаны — правосудию надо доверять. Просто так в эти жернова не попадают. Бывали, конечно, случаи, когда сажали ни в чем не повинных людей. Мне ли, адвокату, было не знать этого? Тем не менее в истории с Якубовским я считала, что нет дыма без огня.
Диме, конечно, я этого не высказывала. Я была абсолютно аполитичным человеком, но постепенно стала понимать, что Дима кому-то перешел дорогу и книги тут не причем. Его допрашивали не только питерские следователи. Иногда приезжали генералы из Генпрокуратуры и из Главной военной прокуратуры. Ждали, что Якубовский начнет сдавать своих высокопоставленных знакомых. Оказывалось давление — не физическое, но моральное. Во всех протоколах допросов написана одна фраза: «Якубовский ничего не знает по этому поводу».
Фен для зека
И вот настал день нашей встречи. Я пришла в тюрьму, вызвала его и приготовилась к ожиданию. Волновалась ужасно, дрожь в коленках была невыносимая. Наконец, он появился, улыбаясь своей необыкновенной улыбкой. В спортивном костюме, благоухая одеколоном, который перебивал стойкий запах тюрьмы. Даже по коридору вслед за Якубовским тянулся шлейф изысканного парфюма.
Он невероятный чистюля, не каждая женщина следит за собой так, как Дима. Я до сих пор не перестаю удивляться. Например, еженедельное посещение парикмахерской — закон для Якубовского. Этот закон не нарушался никогда, даже в тюрьме.
На всю тюрьму был один парикмахер. Визита к нему приходилось ждать не годами, конечно, но месяцами. Чтобы не походить на первобытных, люди были вынуждены заниматься самообслуживанием. Как правило, сбривали волосы наголо.
Якубовский устроил так, что к нему водили парикмахера раз в неделю, причем абсолютно бесплатно. Если другие осужденные могли заплатить за какие-то услуги, то у Димы никто не брал ни копейки, поскольку за ним следили днем и ночью.
У него привычка мыть голову два раза в день: утром и вечером. Даже в тюремных условиях он ухитрялся не нарушать свою привычку. Более того, он всегда, по всем тюрьмам и пересылкам, возил с собой фен и красиво укладывал волосы после каждого мытья. Иметь фен нельзя, но Дима писал в объяснительных записках, что это обычный вентилятор, и ему верили.
В тюрьме водят в баню каждые десять дней, и это правило не нарушалось ни для кого. Но Дима все равно нашел выход: устроил в камере из полиэтилена подобие душевой кабинки и дважды в день принимал душ. Если было очень холодно, приходилось нагревать два ведра воды, а летом соседи по камере просто обливали его водой.
Как и на воле, в тюрьме он брился тоже дважды в день. Не помню, чтобы он хоть однажды пришел на встречу со мной небритым и непричесанным. Такого не было никогда. Когда кончились лезвия, а просить Дима никогда бы не стал, он просто отпустил бороду, которая всегда выглядела очень ухоженной.
…Он улыбался, и мне стало немного легче, но сильное внутреннее напряжение никак не спадало, потому что я даже не знала, о чем говорить.
Дима мигом угадал мое состояние.
— Расслабься, — сказал он, — я не кусаюсь.
Я сделала вид, что расслабилась. Дима чувствовал, что я волнуюсь, и начал говорить на какие-то посторонние темы, чтобы как-то меня успокоить и наладить между нами контакт. Оказалось, он к этой встрече подготовился, сумев получить какие-то сведения обо мне. Но ему хотелось узнать побольше, и он задавал разные вопросы.
Чуть ли не с первого дня знакомства у нас зашел разговор о прошлом. Наверное, это было правильно. Ведь прежде чем говорить о чем-то глобальном, надо было поближе узнать друг друга.
Я уже знала, что Дима был трижды женат, его брак с Мариной Краснер был четвертым по счету. Он рассказывал мне про всех своих женщин, начиная с первой школьной любви, а я откровенно отвечала на его вопросы о мужчинах в моей жизни.
Теперь мне кажется, что эта предельная искренность была возможна и потому, что в тот момент мы оба ещё не знали, что легкий флирт перерастет в тюремный роман, что мы станем мужем и женой. А тогда мы оказались в ситуации случайных пассажиров поезда дальнего следования. Людей, которых жизнь вряд ли ещё когда-нибудь соединит. Но так хочется высказаться, довериться, не опасаясь, что потом эта откровенность станет тебе поперек горла.
Многие женщины, которые были ему близки, писали ему письма в «Кресты». В отличие от большинства друзей и знакомых, которые прервали отношения с Димой после его ареста, женщины продолжали хранить верность.
Кстати, Дима очень хотел, чтобы его навестила Света, бывшая жена. Он долго уговаривал её приехать. Наконец, она приехала. Они побеседовали по телефону. После этого свидания у Димы остался на душе нехороший осадок.
Это был момент, когда настоящая адвокатская работа ещё не началась. Следствие пока не давало изучать материалы. Поэтому я спросила Диму: «Чем мы будем пока с тобой заниматься?» Он ответил, что я буду как бы его связующим звеном с внешним миром, то есть мне придется поддерживать отношения с его друзьями, знакомыми, родственниками и московскими адвокатами, которые приезжали редко.
Когда закончилось следствие, мы с Димой стали переписывать тома уголовного дела. Все 32 тома. Уже стояла зима, которая в тот год была очень холодной. Жила я очень далеко от «Крестов», на конечной станции метро. Но в ту зиму все было не так. Станция метро провалилась под землю, соседние станции тоже закрыли на ремонт и реконструкцию. Так что мне приходилось в капроновых чулках и с пишущей машинкой за пазухой тащиться через весь город, с тремя пересадками, на разных автобусах. На машинке я перепечатывала дело, а капрон — прихоть Димы, которую мне хотелось исполнять.
Пикантная ситуация
Что-то уже между нами происходило, на уровне взглядов и прикосновений. У Димы была жена, которую он любил невероятно, я тоже была замужем. Правда, у нас с мужем семейная жизнь не сложилась, хоть мы прожили вместе не так уж мало — одиннадцать лет. Рос сын, и мои родители настаивали, чтобы я не разбивала крепкую советскую семью. Ну, я и не разбивала. У нас было своего рода джентльменское соглашение, согласно которому мы не мешали друг другу жить по собственному усмотрению. Ни я ему не препятствовала, ни он мне. Естественно, у меня время от времени были какие-то мужчины, но все это было не то.
А тут складывалась совершенно необычная пикантная ситуация. То обстоятельство, что я оказалась единственной женщиной, имевшей доступ к Диме, тешило мое самолюбие. Мне было с ним очень легко. С ним можно говорить на все темы, даже интимные.
