потрахаться, на случай, если все остальные, все другие женщины ему не дадут, но я не думаю, что говорю сейчас о нем справедливо. Он действительно заботился, понимаете, — Сэм остановилась. — А вы? — спросила она Корнелию.
— Только один раз, — подыграла Корнелия. — Какое-то время назад.
— Но вы пришли сегодня, несмотря ни на что?
— Да.
— Вот таким он был человеком, — заметила Сэм. — Я так думаю, здесь по меньшей мере дюжина таких, как мы, и всех нас связывает только одно.
— Может быть.
— Я все еще не знаю, почему я сюда пришла. Даже теперь, — сказала Сэм. — Ничего не может измениться. Нет лиц, которым можно дать имена, нет имен, которые можно примерить к лицам. Я… никогда не узнаю, что мы на самом деле для него значили.
— Знатную еблю? — предположила Корнелия.
— Нет, — быстро ответила Сэм. — Мы значили больше, я думала, что я для него значила больше. Такие вещи невозможно не почувствовать. В этом были чувства, а не только удобный секс…
— Но почему тогда нас было так много? — продолжила Корнелия.
Из здания раздалось приглушенное эхо какой-то мелодии, уносимое легким бризом раннего летнего дня.
— Каким-то образом, — сказала Сэм, — он был в поиске, вам так не кажется?
— Может, и так, — высказалась Корнелия.
— Вы встречались с Конрадом в Америке? — спросила Сэм, таким образом, в конце концов, признавшись, что заметила акцент Корнелии.
— Да, — подтвердила Корнелия, делая шаг и доставая из сумочки салфетку.
— Как?
— На чтениях, на одной маленькой вечеринке в Нью-Йорке, — ответила она.
— Позвольте мне догадаться: даже сейчас вы не вполне уверены, кто именно из вас сделал первый шаг?
Корнелия симулировала нежную улыбку.
— О да, так и есть.
— Звучит знакомо, — вздохнула Сэм. — Странно осознавать, что у нас так много общего, правда?
— Да, — продолжала Корнелия. — Много общего и с теми, кто там, внутри, стоит и слушает пустые слова восхваления.
Глаза Сэм Херн затуманились, как будто бы она пыталась сдержать слезы. Ее губы напряглись, она попыталась справиться со своими беспорядочными эмоциями. Жесткая, деловая сторона ее характера взяла верх, и ей удалось не разрыдаться.
— Ну хорошо, — сказала она, — думаю, что мне пора. Полагаю, что увидела достаточно. Если оставаться здесь дальше, лучше не станет. Может, мне вообще не следовало приходить…
Она схватила свою сумочку и еще раз откинула с лица прядь волос.
— Вы знаете, куда они все собираются идти после церемонии? — отважилась спросить Корнелия. — К нему домой?
Она надеялась, что после похорон гости соберутся в доме умершего писателя. Это шанс что-то разведать, задать окружающим побольше вопросов.
— Нет, — ответила Сэм. — Мне сказали, что его издатели сняли зал на верхнем этаже одного паба в Сохо.
— Но он ведь не пил, — заметила Корнелия. Она вспомнила, как читала одно из интервью с Конрадом, найденное в Интернете.
— Да, это правда, — сказала Сэм, вспомнив, конечно же, и тот последний раз, когда они с Конрадом выпивали в каком-то ресторанчике.
Она усмехнулась.
— Что он обычно пил, когда вы бывали вместе? — спросила Корнелия, и этот вопрос прозвучал без намека на тщетное любопытство. Корнелия начала собирать в уме все эти беспорядочно разбросанные детали мозаики.
— «Пепси-колу». Он говорил, что она слаще, чем «Кока-кола». Безо льда. Или томатный сок. По большей части, — ответила Сэм.
И снова тишина.
Сэм стояла, не вполне уверенная, стоит ли ей теперь уходить. Корнелия осознала, что эта женщина все еще надеется разузнать о ее краткой связи с Конрадом. Но этого ей не выяснить, ни сейчас, ни когда- либо.
— Может, как-нибудь, — предложила Корнелия, — когда будет легче думать и о нем, и о прошлом, мы встретимся и поболтаем, a?
— Не знаю, — сказала Сэм, и черты ее лица напряглись.
Корнелия поняла, что это было плохое предложение, словно она предлагала этой женщине не самую яркую перспективу создать клуб несчастных женщин имени Конрада. Совсем не привлекательная идея.
Чтобы нарыть ту информацию, за которой ее сюда направили, она придумает способы получше.
Корнелия согласилась выполнить этот заказ всего лишь четыре дня назад, по возвращению домой, в Манхэттен. Ее последний заказ, двухмесячной давности, вызвал в ее душе массу неприятных эмоций. Работа была грязной и не имела никакого отношения к книгам. Что ж, в этом есть доля иронии. Ее мишень почему- то догадалась, кто она и почему ее послали убить. Он не оказал сопротивления, даже не протестовал. Словно ждал смерти.
Раньше с ней такого не случалось никогда.
Читал ли этот парень рассказ Хемингуэя «Убийцы»?
И это снова заставило Корнелию задуматься о работе. Не слишком-то хороша, верно?
Так что она решила устроить себе нечто наподобие годичного отпуска. На ее банковском счету было достаточно средств, чтобы спокойно прожить это время — при условии, что она будет контролировать ненужные расходы. Обойдется она и без книг для своей коллекции. Если какая-то книга или ее относительная ценность вызовет минимальный интерес, она, конечно, не сможет пройти мимо равнодушно. Но ни одно произведение не заставит ее выйти из бюджета.
По правде говоря, Корнелия устала.
От своей работы. От танцев. От убийств.
В этом больше не было ничего захватывающего.
Должно быть больше радостей жизни, но она не имела никакого понятия, где их искать, заключенная в привычную паутину привычек и ожиданий других людей. А она вовсе не этого ждала и желала, правда?
С одной стороны, она точно знала, что не относится к тому типу женщин, которые будут удовлетворены будничной работой с девяти до пяти, получением образования или ведением хозяйства. С другой же, Корнелия отчаянно понимала, что ее потаенная жизнь, полная мелких грешков, тоже не даст ответы на все вопросы. Удовлетворение, внутренний мандраж, всплеск адреналина, страх — все это слишком мимолетно, все это каждый раз заставляло ее возвращаться за более сильными ощущениями. И сама она была слишком яркой, слишком образованной — так говорили некоторые из ее немногочисленных друзей. Она жила без осознания того, что в один прекрасный день сделает тот последний рискованный шаг, который заведет ее слишком далеко, и тогда она споткнется в попытке построить свой карточный домик, и маленькая ошибка обернется для нее беспощадной местью. Она также осознавала, что в тюремной камере просто зачахнет и умрет от тоски и разочарования, не в силах рисковать дальше, и что она слишком труслива даже для того, чтобы подумать о самоубийстве в случае, если вдруг ее загонят в угол и лишат пути к спасению. Между адскими муками и земными страданиями не повыбираешь, это точно.
Полная тишина — и тот человек тяжело упал на землю, и пустая улица рядом с Алфавит Сити, загадочно насмехаясь, освещала кроткие черты его лица. Эта картина все еще преследовала ее, что за
