Глава 5 Она ездила со мной за границу.
Неисповедимы пути вожделения, его развития, это превращало нас в ленивых и нелюбопытных туристов поневоле. Кроме всего прочего, мы не могли проводить все время наших поездок, забаррикадировавшись в номере отеля и яростно трахаясь как кролики, ведь правда?
Так что в перерывах между сексом мы гуляли, исследовали окрестности, я нырял в первый попавшийся на пути книжный магазин, а она покупала белье (по моей кредитной карте). Мы много ели, смотрели кучу фильмов. Гранд Канал в Венеции вонял, может, потому, что мы приехали не в сезон. Выдры в заливе Монтерея молчали. В Амстердаме мы ели рис, после которого у нас долго урчало в животах. В Барселоне Рамблас была запружена иностранными футбольными фанатами. В Брайтоне — Мекке грязных уикендов — в преддверии политической конференции повсюду расставили телекамеры, и все это было в резком контрасте с печальным фильмом о наших постыдных подвигах, но почему-то в каждом городе, ставшем пристанищем наших необузданных соитий, было одинаково. У этих городов не было лиц, они существовали только для того, чтобы приютить нас и дать насладиться грязным сексом. Конечно, в итоге она устала от путешествий, от меня.
И все, что у меня от нее осталось, — вот эта фотография. Черно-белая. Фотография обнаженной женщины на черном фоне. Естественно, гостиничный номер. Стыдно признаться, даже не ее комната. Просто картинка, вложенная в книгу, которая иногда напоминает о ней. У меня нет таланта к фотографии, я не мог даже нормально сделать поляроидный снимок своей любовницы. Грустно, да?
Вот так она выглядела и так раздевалась для меня.
Может, это было в Париже, в отеле на рю Л'Одеон, в комнате с деревянными перекладинами, пересекающими крест-накрест грубую текстуру стен и потолка. Или это было в «Гершвин Отеле», рядом с Пятой авеню в Нью-Йорке, улыбка героини Пикассо озаряла стену рядом с кроватью, и сквозь стены тьмы она смотрела, как мы занимаемся любовью. Это могло быть в любом месте, где мы оставляли свет включенным. Может, в маленьком отеле в Амстердаме, с окнами, выходящими на мрачный канал, с вечным шумом от пьяных гуляк и паркующихся машин, и этот шум всю ночь мешал нам спать. О да, мы побывали во многих отелях. Порой это были изысканные, а чаще — убогие прибежища для случайного секса. Отель в Чикаго был на реставрации, и она предпочла спать в другой кровати, потому что я слишком сильно храпел (фактически это был последний отель, давший приют нашей трогательной связи, может, тот предлог был первым симптомом ее ослабевающего ко мне интереса), или «Сент Пьер» на Бургунди Стрит в Нъю-Орлеа-не, расположенный вдали от гула Бурбон Стрит, где я забыл трахнуть ее после ее стриптиза (только в Чикаго она позволила Себе потанцевать с другими мужчинами).
Или из самых дорогих мне воспоминаний. Наша комната в морских и пастельных тонах в «Гранд-отеле» в Сете, и с балкона канал выглядел совершенно по-другому, и там по уикендам проходили турниры на длинных лодках. Береговой порт, где ей понравился хромой официант, который, когда мы сидели в рыбном ресторанчике, однажды вечером нас обслуживал. Он на полном серьезе предложил нам пригласить его в наш гостиничный номер. Не случилось ровным счетом ничего, но долгие месяцы после этого я неистово фантазировал, что я смотрю, как ее ебет другой мужчина, и даже, кстати, когда мы в следующий раз приехали в Манхэттен, кое-кого подобрал, но только затем, чтобы прогнать его, потому что у нее в тот день были месячные.
В этих ужасных мечтаниях я даже не ревновал ее, представляя, как в нее медленно входит член другого мужчины, а она корчится от приступов наслаждения, и я внимал ее стонам и судорогам и смотрел, очарованный, в ее светло-голубые глаза, сияющие стеклянным блеском. Когда, после нашего первого раза, я провожал ее до железнодорожной станции, она сказала, что ее партнер немедленно поймет, что она была с другим, потому что ее глаза так ярко сияют. Нет, я не чувствовал ревности при мысли увидеть ее с незнакомцем. Это было бы мне в удовольствие и в назидание. Я поставил бы ее на кровать на четвереньки, развернув задницей к двери, и провел бы пальцами по расщелине между ее ягодицами, погрузился бы в ее влагу, показывая эту красоту новому мужчине, знакомя его с лабиринтами и тайниками ее тела. Я увидел бы, как она горяча изнутри, как эта сладкая пизда сожмет его член и выдоит досуха. Я был бы режиссером, все установил, дирижировал их движениями, поглаживал себя, когда ее губы сжались бы вокруг этого толстого пениса и покрыли его целиком, стали отсасывать, энергично и отчаянно (я разве не говорил, как хорошо она умеет отсасывать? Она сосет с неистовой энергией, как будто от этого зависит вся ее жизнь, но при этом в ее глазах остается удивительное выражение невинности, она делает это и демонстрирует чистейшее наслаждение искусством феллацио, почти так же, как делал я, когда ложился на нее, и пробовал ее, и содрогался, когда она кончала, и вибрации оргазма пульсировали по всему ее телу, заставляя дрожать и мой язык, и член, и мое сердце, и душу).
Так что она устроила мне стриптиз в комнате отеля. Разделась до чулок. Нежно извиваясь, выталкивая вперед свой таз, вздрагивая своей нежной грудью, позволяя своим рукам свободно болтаться, она ладонями ласкала задницу — словно пародируя сексапильность, как киношная стриптизерша. Не было музыки, только она и я — в каком-то номере отеля. Толчок, прыжок, вибрация, теперь точно как Мадонна в том клипе, чуточку вульгарно, но достаточно провокационно, а теперь такая же энергичная, как Кайли Миноуг, но она никогда не была столь неистовой, как Дженнифер Лопес или Дестини Чайлд.
И я всасывал в себя каждый дюйм ее тела. Бледную плоть, родинки, недостатки, море этих глаз, кажущихся бездонными, мягко колеблющиеся груди, пепельно-белые волосы, теперь отросшие до плеч, подстриженный треугольник темных вьющихся лобковых волос, сквозь которые я легко мог разглядеть провал ее перламутрового входа, плотные складки плоти нижних половых губ, такие мясистые и выпуклые, царственное квадратное пространство ее задницы. Она так хорошо смотрелась опутанная короткими ремнями, которые мы вместе покупали в «Виктория Сикрет» на Бродвее.
А потом она смотрела на меня Сверху вниз, и я сидел, конечно же, с высунутым языком и эрекцией, выдающейся из-под темной ткани моих брюк, и она улыбалась мне, и сердце мое таяло. И хотя я прямо тогда хотел затрахать ее, пока оба мы не будем удовлетворенными и бездыханными, я все же странным образом чувствовал себя наполненным такой добротой и нежностью, и это чувство делало меня самым лучшим из всех мужчин.
Я знал это тело столь близко, что мог бы описать каждую деталь ее вздохов, выражение глаз, когда входил в нее, пятно на левой стороне груди, дюжину вариаций цвета кожи, окружающей сморщенный вход в ее анус, и сотни форм красного и розового, которые взывали ко мне, когда я разделял ее половые губы и раскрывал ее. И снова накатывают воспоминания, как ураган, быстрые, бессмысленные, жестокие. О хороших временах — и о плохих тоже. О том, как мы были на пляже, голые, омываемые холодным ветром. Визит в Музей Метрополитан, когда она завелась от эротических скульптур из Индии и Океании, и мы почти что трахались в местном туалете (именно я почувствовал, что этот подвиг слишком рискованный, а когда мы добрались до отеля, наш запал иссяк…). Письмо по электронной почте, сообщающее мне, что она побрила свою киску, а несколькими днями позже еще одно немногословное сообщение о том, что она нашла нового любовника. И я схожу с ума от ярости, зная о том, что он тот самый, избранный, кто смотрит теперь на ее лысые половые губки во всей их эротичной красоте. В первый раз она позволила мне трахнуть ее по-собачьи, без презерватива, и я смотрел, как погружаюсь в нее и двигаюсь туда и сюда, и наши соки смешиваются воедино. Однажды вечером мы ели устриц, и она попробовала их в первый раз, а потом узнала их вкус, через несколько часов глотая мою сперму в нашем отеле.
Номер, в котором она показывала стриптиз, развлекая и забавляя меня, с опущенными вниз глазами, в скромном золотом ожерелье вокруг ее стройной шеи. Она сбросила свои сетчатые чулки и медленно двинулась ко мне — я сидел на краю кровати, — и я почувствовал нежный запах ее пизды в нескольких дюймах от своего лица, а она шагнула на покрывало кровати, встала надо мной, широко расставив ноги. Непристойное и великолепное зрелище ее явно мокрой расщелины всего в паре сантиметров от моих распахнутых глаз, дразнящее меня, она предлагала себя, моя обнаженная любовница, моя личная стриптизерша, моя голая любовь.
— Вам это нравится, Мистер? — спрашивает она, и смех застревает у нее в горле.
