14
— Это же сумасшествие, — ворчал Алексин, — охотиться с легашем глубокой осенью. Где он найдет дичь? Какая птица выдержит стойку? Подпустит? Он что, взбесился?
— Друже, не наша это забота, — успокаивал Иванов. Он разлегся в кресле и ухмылялся — был доволен.
Алексин вынул из шкафа ружье, сморщился и поставил обратно.
— А что я возьму? «Зауэр» в четыре кило весом? Мне его нести сердце не даст. Вчера перебои были, камфару пил.
— Верное возражение. Знаешь, у егеря бельгийка есть, двадцать восьмого калибра, бескурковочка, вес два кило. Смак, а не ружье.
— Детское ружье? Не хочу.
— Ну, стреляй пальцем!
Дело было такое. Старший егерь пригласил их поохотиться. С удобствами: его «газик» стоял у подъезда.
Алексин одевался долго. Наконец старики вышли. Впереди — Алексин с сеткой, полной продуктов, — колбаса, яблоки, конфеты. За ним Иванов нес огромнейший рюкзак и зачехленный, недавно им купленный шведский дробовик-автомат «Шогрен».
Он был в кирзовых сапогах сорок пятого размера, в ватнике и в брезентовом плаще поверх него.
«Как он здоров!» — завидовал Алексин.
Они втиснулись в «газик», и шофер рванул с места так, что Иванов клюнул носом друга, севшего вперед.
— Как вы там охотитесь? — спрашивал Алексин шофера.
— Хорошо охотится один Ефрем Иванович, да ведь у него и собака. Мы охотимся на городского браконьера, это наша дичь.
— И… много их?
— Судите сами: за месяц двадцать пять ружей отобрали, а убегло сколько! Автомобилистов отловили восемь штук. А вы хорошо поохотитесь.
И они заговорили о сложностях осенней охоты в близких к городу и практически бездичных местах.
— То есть как бездичных? — вдруг обиделся шофер. — Мы куропаток разводим и подкормку устраиваем. Зайцы вам не дичь? Их много. Есть глухарь.
— Я бью зайцев на дневной лежке, — похвастал Иванов.
— Надо охотиться по первой пороше, — говорил егерь-шофер, притормаживая машину. Он подвернул к маленькой деревеньке, выскочившей вдруг из-за поворота. Подвез к дому.
— Здесь наш старшой. Нет его дома, он в лесу.
Старший егерь пригородного леса жил в бревенчатом доме. Свежем, желтом, пахшем смолой.
Высок был дом. На крыше торчало штук пять скворечников. Воробьи готовили их для зимовки, носили соломины и белые куриные перья.
К остановившемуся «газику» шли от дома гуси — присадистые, важные птицы. Охотники вылезли, и Алексин сказал Иванову, что любит гусей, этих полных достоинства птиц. Иванов, усмехнувшись, ответил, что тоже их любит — с тушеной капустой.
Охотники прошли в дом. Их встретили собаки егеря: Гай и другие — гончий пес с пятном черного цвета на спине и лайка, рыжая и хитрющая, если судить по ее раскосым глазам.
Равнодушие Гая обидело стариков.
…Жена егеря провела тестей в кабинет мужа.
Там был конторский дешевый стол, книжная полка из досок, на которой стояли три издания «Жизни животных» Брема — два на русском, а одно на немецком языке. На стене — яркий ковер, сплетенный из ленточек.
На этом ковре висело пять штук ружей. Всяких! Была трехлинейная старая винтовка и дробовой автомат. Висели дорогой «Зауэр три кольца», тулка шестнадцатого калибра, бельгийка двадцать восьмого калибра: изящное, легкое ружьецо. То, которым Иванов пугал Алексина.
— С этой пукалкой ты заставляешь охотиться меня? — упрекнул Алексин.
— С ней, — ухмыльнулся Иванов.
Тут жена егеря принесла чай и картофельные ватрушки, еще горячие, к ним топленое масло.
Старики пили чай, ели ватрушки, поливая их горячим маслом. Поев, стали ждать хозяина. Сидели рядышком — им не хотелось на улицу, где было сыро, ветрено, знобко. Им вообще ничего не хотелось, только бы дремать в этой теплой комнате, поглядывая то на ружья, то на чучела, что сидят в каждом углу.
Отличные чучела! Превосходные!
Старики разглядывали вечно токующего глухаря, созерцали тетерева, серую куропатку, ястреба, дупеля.
В коллекции старшего егеря был даже рябчик, истребленный в этих местах лет двадцать назад. Но чучело свежее, чистое.
— Голову даго на отсечение, это овражный рябчик, — сказал Иванов. Они заговорили о тех рябчиках, что не улетели с глухарями в тайгу, а ушли в овраги, густо заросшие осиной, черемухой и ольхой. Живут там, а охотники в них не верят.
Пришел егерь: бодрый, красный, пахнущий смолой и потом. Он заговорил о рябчиках, перебравшихся в овраги. Видел их сегодня — живут не тужат.
Умные! На манок не возьмешь, их ничем не возьмешь, такие глубокие заросшие овраги.
После чая и разговоров пришла пора спать.
Алексина хозяева положили на диване, Иванову принесли раскладушку. Постельное белье было свежее, прохладное, приятное. Лунный свет то и дело прорывался сквозь бегущие тучи. Поблескивали ружья и стеклянные глаза филина, посаженного на этажерку у окна.
Старики лежали и слушали звуки дома.
Вздыхая, бродил по комнатам Гай, стучал когтями по половицам. Звякал цепью во дворе гончак. Лайка влезла на завалинку и заглядывала в окно.
Она поднималась на задние лапы и смотрела на них, вырисовывая свой легкий и остроухий силуэт на стекле.
Временами она сбегала с завалины и помогала лаять гончаку — резким и звонким лаем. Гончак вел основную партию голосом могучего колокольного звучания.
Это было красиво.
Старикам после крепкого чая расхотелось спать. Они долго слушали лай собак (он несся в ночи к звездам), потом говорили о ружьях. Иванов шептал другу, что ружья егеря хуже его автоматического «Шогрена».
Старший егерь тоже не спал. Он ушел на кухню и там сидел. Пил холодный чай с медом и размышлял об охоте, какой она будет.
Старичков надо удивить, так он решил. Затем поразмышлял о своем — слишком уж близок город. Мало зверя и птицы, скучно!
Пришел Гай и лег к его ногам, грея их. В окно заглядывала луна. Поблескивала железная крыша соседского дома.
И старший егерь мечтал, как он будет восстанавливать здешний лес. Вот бы вырастить такую свирепую крапиву (и посеять где надо), чтобы туристы не вытаптывали лес. А охота… Ничего, он еще разведет куропаток, серых.
Егерь не мог отрешиться от беспокойства за лес, от разговора со стариками, которые за ужином хвалили старые ружья.
Старички находили, что ружья «Зауэр» не так уж хороши, толковали, что англичане — вот те выделывали первоклассное оружие.
