можно увидеть на войне. Картина эта звалась «после побоища».
В ночной темноте, при свете факелов и масляных ламп, сновали фельдшера и солдаты с носилками, около медицинских палаток лежали накрытые простынями раненные солдаты, за пределами лагеря ровными рядами были уложены трупы, над которыми ходили священники, тонущие в кадильном дыму, а рядом похоронные команды рыли могилы, сколачивали кресты, писаря выводили на табличках имена, чины и даты рождения и смерти. А где-то на поле боя мародёры обирали трупы, то и дело, сцепляясь с такими же любителями «трофеев» из британского лагеря, так что и после сражения до нас доносились выстрелы.
Как только роту распустили «по квартирам», я тут же поспешил спрятаться от всех этих ужасов в палатке, которую делил с Петькой Большаковым. Он уже сидел внутри без мундира, в одной нательной рубахе и судорожно глотал из жестяной кружки вино. Пил неаккуратно, заливая подбородок и грудь. Судя по тёмно-бордовым разводам на рубахе, это была не первая его кружка.
Кроме него в палатке сидел поручик Федорцов. Он по-хозяйски расположился на ларе с моими вещами, держа в руках полупустую бутылку.
— Что стряслось? — удивился я, напрочь позабыв о чинопочитании.
— Фельдшера, черти косорукие, — ответил мне, вместо того, чтобы одёрнуть, поручик Федорцов, — несли раненого да уронили. Покрывало и слетело, а у него весь живот саблей располосован и кишки наружу.
Да уж. От такого зрелища и с ума сойти недолго, так что Петька, можно сказать, легко отделался. Он как раз опорожнил свою кружку, и поручик тут же снова наполнил её.
— Всё, — сказал он, забивая пробку в горлышко, — как допьёт стакан, пускай спать ложится. — Поручик встал с моего ларя. — А завтра займи его чем-нибудь, чтобы не вспоминал. Он вроде отцу письма писал. Вот и усади его писать отчёт о первом бое.
— Есть, — привычно откликнулся я, пропуская поручика.
Глава 2, В которой герой получает звание и выслушивает наставление
— Прапорщик Суворов, — обратился ко мне капитан Губанов, — куда вы так спешите?
— На построение, — ответил я, ни о чём не подозревая, — ваше благородие.
— Вы не изволили побриться перед построением, прапорщик, это недопустимо.
— Я не окончил свой утренний туалет, ваше высокоблагородие, — нашёлся я, — и покривил душой, отвечая вам, дабы продемонстрировать своё рвение.
— Молодец, прапорщик, — усмехнулся капитан, — выкрутился. До построения пять минут, надеюсь, их вам хватит для завершения утреннего туалета.
Я поспешил к своей палатке, воображая все прелести бритья при отсутствии нормальной мыльной пены и горячей воды. Однако неподалёку от неё обнаружил поручика Федорцова, склонившегося над тазом, исходящей паром воды.
— Поспеши, Серж, — невнятно из-за мыльной пены на лице произнёс он.
Возблагодарив Господа за то, что наши палатки стоят рядом, я поспешил в свою за бритвенным прибором.
В итоге, мы оба едва не опоздали на построение, последними из офицеров полка заняв свои места в строю, за что удостоились неодобрительных взглядов остальных.
Генерал-лейтенант Михаил Богданович Барклай де Толли выехал перед строем армии спустя жалкие секунды после того, как мы с поручиком Федорцовым заняли свои места. Он прогарцевал мимо нас, словно давая смотр перед парадом, а потом остановил коня и сказал:
— Офицеры и солдаты, сегодня мы должны завершить то дело, что начали вчера. Мы сумели сбить спесь с наглых бриттов. Они почитали нас варварами, вооружёнными дубинами, мы убедили их в обратном. Русские пушки оказались мощней британских, русские мушкеты дальнобойней британских, но не это главное. Главное, русские солдаты оказались крепче британских — и духом, и телом. Сегодня мы должны закрепить вчерашний успех, окончательно разгромив экспедиционный корпус генерала Хоупа.
— Ура! Ура! УРА! — ответил ему строй.
Я, как и все, в тот миг, был свято уверен, что вчера почти разгромили британцев, хотя вид лагеря вечером произвёл на меня весьма удручающее впечатление.
— Вперёд же, орлы Отечества! — воскликнул генерал-лейтенант. — Мы сойдёмся с британцами не на пистолетный выстрел, а гораздо ближе, пока штыки не зазвенят друг о друга. И только тогда дадим залп! Я сам поведу вас в атаку!
Он лихо спрыгнул с седла, передал поводья ординарцу и встал в строй рядом с полковником Витебского гренадерского полка, который должен был идти, что называется на острие атаки. Такого я не ожидал от холодного шотландца, казалось бы, не способного на столь безрассудные выходки. Похоже, офицеры штаба генерала придерживались того же
