Шеффилд посмотрел на остальных, потом опять повернулся ко мне. Неожиданно напряженную тишину разрядил голос представителя «Мэлон Кэмикалс»:
— Два с половиной миллиона, Мартин. За такие деньги я бы и сам попробовал.
Шеффилд еще секунду колебался, потом посмотрел на Макалистера, но тот отвел глаза. Тогда он повернулся к писсуару, опуская руку к ширинке, и взглянул на меня. Я кивнул. Но ничего не произошло. Ничего. Он просто стоял, наливаясь краской. Секунда шла за секундой.
— Ну, хорошо, мистер Шеффилд! — сказал я совершенно серьезно. — Вы выиграли. Заключаем сделку на двенадцать с половиной.
Он глянул на меня, пытаясь прочесть мои мысли. С непроницаемым видом я протянул руку. Он пожал ее.
— Можно, я буду звать вас Мартин? — спросил я.
Он кивнул и слабо улыбнулся:
— Пожалуйста.
— Мартин, — серьезно проговорил я, — у вас ширинка расстегнута.
3
Макалистер внес необходимые поправки в контракт, и мы подписали его на месте. Когда мы вышли в холл, было уже полпятого утра. Я направился к лифту, но Уинтроп догнал меня. Мне не хотелось разговаривать с ним.
— Нельзя подождать до завтра, Амос? — спросил я. — Мне надо поспать.
Его лицо сморщилось в понимающей улыбке. Он дружески хлопнул меня по плечу.
— Знаю, каким сном ты собираешься заняться, парень, но это важно.
— Ну, хорошо! Что там у тебя?
Мы подошли к дивану и сели.
— Мне нужно еще десять тысяч, — сказал он.
Я посмотрел на него. Неудивительно, что он вечно без денег. Он тратит их быстрее, чем их печатают.
— А что с теми, которые ты получил за акции?
— Уже разошлись, — смущенно признался он. — Ты же знаешь, какие у меня долги.
Уж я-то знал. Он был весь в долгах. Пятьдесят тысяч наверняка ушли кредиторам и бывшим женам. Я уже сожалел, что оставил его в деле, но мне казалось, он будет полезен. Когда-то он был среди лучших авиаконструкторов.
— Твой контракт не предусматривает такие авансы, — сказал я.
— Да, я знаю, — согласился он. — Но это важно. Такое больше не повторится, обещаю. Это для Моники.
— Для Моники? А в чем дело?
Уинтроп покачал головой.
— Я хочу отослать ее к матери в Англию. Я с ней не справляюсь. Тайком встречается с каким-то парнем и скоро начнет спать с ним, если уже не начала.
Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, не является ли это завуалированным шантажом.
— Ты знаешь, кто это?
— Если бы знал — убил бы! — яростно проговорил он. — Она такая милая, невинная девочка!
Я с трудом сдержал улыбку. Любовь слепа, а родители еще более слепы. Даже такой юбочник, как Амос, был не сообразительнее простого деревенщины.
— Ты с ней говорил?
— Да, пробовал, только она слушать ничего не хочет. Ты же знаешь современную молодежь. Теперь они все узнают в школе. Когда ей было шестнадцать, я нашел у нее в кармане пачку презервативов!
Вот тогда ему и надо было остановить ее. Он опоздал года на три. Сейчас ей девятнадцать, и у нее поставлена спираль.
— И что мне оставалось делать? Запереть ее дома? — возмущался он.
— Мог бы хоть попытаться быть ей отцом, — сказал я.
— Много ты понимаешь! Посмотрим, что ты запоешь, когда у тебя самого будут дети.
Я бы мог много чего ему сказать. Моему отцу тоже было не до меня. Но я слишком устал. Я решительно поднялся.
— Так как насчет денег? — с тревогой спросил он.
— Дам! — пообещал я, внезапно ощутив прилив злости. Зачем мне такие, как он? Настоящие пиявки: как присосутся, уже не отдерешь. — Я готов дать тебе двадцать пять.
На его лице отразились изумление и радость.
— Правда, Джонас?
— Да. Но с одним условием.
Он явно встревожился.
— Ты напишешь заявление об уходе.
— Из «Самолетов Уинтропа»? — недоверчиво вопросил он.
— Из «Самолетов Корда»! — уточнил я.
Он побледнел.
— Но я же основатель компании. Я все там знаю. Я как раз задумал новую машину, которую обязательно купят ВВС.
— Бери деньги, Амос. С тобой все.
Я вошел в лифт, и лифтер закрыл его прямо перед носом у Амоса.
— Вам наверх, сэр? — спросил он.
Что за глупый вопрос. А куда еще можно было ехать?
— На самый верх, — устало ответил я.
Сонная Моника лежала поперек кровати в моей пижамной куртке. Открыв глаза, она спросила:
— Все прошло нормально?
Я кивнул.
— А что было нужно отцу?
— Он только что подал заявление об уходе, — сказал я, меняя трусы на пижаму.
Она села в кровати, изумленно округлив глаза.
— Правда?
Я кивнул.
— А почему?
— Он сказал, что это из-за тебя. Что ему нужно больше времени, чтобы быть тебе отцом.
Она расхохоталась.
— Вот это да! Всю жизнь я мечтала, чтобы он меня заметил, и вот теперь, когда он мне больше не нужен, он решил поиграть в папочку.
— Он тебе больше не нужен?
Она кивнула и медленно проговорила:
— Теперь — нет. Теперь у меня есть ты. Ты для меня все: отец, брат, любовник.
Она прижалась к моей груди. Вдруг я ощутил прилив сострадания и ласково погладил ее мягкие каштановые волосы. Уж я-то знал, каким одиноким можно быть в девятнадцать лет.
Мысленно я проклинал Амоса Уинтропа, Джонаса Корда и всех мужчин, которые слишком эгоистичны и заняты, чтобы быть отцами своим детям!
Мы с Моникой обвенчались на следующий день в маленькой церквушке в Рено.
