проведем собрания насчет компании, тебе не придется беспокоиться о вложенном в нее капитале. Его просто не станет.
— О’кей, назначь, — сказал я и повесил трубку, не дав ему ответить.
Отпустив такси, я пошел по тротуару. Дети играли на газонах, с любопытством поглядывая на меня. Почти все двери были открыты, так что номеров домов не было видно.
— Вы кого-то ищете, мистер? — спросил кто-то из детей.
— Уинтроп, — ответил я. — Монику Уинтроп.
— У нее маленькая дочка? — спросил тот же парнишка. — Лет пяти?
— Кажется, да.
— Четвертый дом.
Я кивнул мальчишке и пошел в указанном направлении. У четвертого дома я взглянул на табличку под звонком: Уинтроп. Мне не открыли. Я снова нажал кнопку звонка.
— Она еще на работе, — крикнул мне мужчина из соседнего дома. — Обычно она по пути заходит за девочкой в сад.
— А когда она придет?
— Будет с минуты на минуту.
Я взглянул на часы. Было без четверти семь. Солнце садилось, унося с собой дневную жару. Я присел на ступеньки и закурил. Во рту стоял отвратительный вкус, начинала побаливать голова.
Я почти докурил сигарету, когда Моника появилась из-за угла и пошла по дорожке к дому. Впереди вприпрыжку бежала маленькая девочка.
Я встал, и малышка остановилась, глядя на меня снизу вверх. Затем она сморщила носик и крикнула тоненьким голосом:
— Мама! Какой-то дядя стоит у нас на ступеньках!
Я посмотрел на Монику. Несколько секунд мы молча рассматривали друг друга. Она казалась прежней — и в то же время изменилась. Может быть, дело было в прическе. Или в простом деловом костюме. Но скорее всего — в глазах. В них появилось то, чего раньше не было: спокойная уверенность.
Она взяла девочку на руки.
— Все в порядке, Джоан, — сказала она. — Это мамин друг.
Девочка улыбнулась:
— Привет, дядя.
— Привет, — ответил я и снова посмотрел на мать. — Привет, Моника.
— Привет, Джонас, — натянуто сказала она. — Как поживаешь?
— Нормально. Мне надо с тобой поговорить.
— О чем? Мне казалось, все вопросы решены.
— Не о нас, — поспешно сказал я. — О девочке.
Она вдруг прижала дочку к себе. В ее глазах проскользнул страх.
— При чем тут Джоан?
— Не волнуйся.
— Нам лучше войти.
Она открыла дверь, и я вошел за ней в небольшую гостиную. Она спустила дочку на пол.
— Пойди к себе в комнату и поиграй с куклами, Джоан.
Девочка радостно засмеялась и убежала. Моника повернулась ко мне.
— Вид у тебя усталый, — сказала она. — Долго ждал?
— Нет, — покачал я головой.
— Присаживайся. Я приготовлю кофе.
— Не беспокойся, я тебя не задержу.
— Ничего страшного, — поспешно сказала она. — Мне не трудно. Не так уж часто у нас бывают гости.
Она вышла на кухню, а я опустился в кресло и оглядел комнату. Почему-то мне трудно было поверить в то, что она живет здесь. Обстановка была как на рекламе дешевой мебели. В этом не было ничего плохого, нет. Просто все здесь было аккуратно, практично и дешево. А у Моники раньше был вкус к дорогой элегантности.
Она вернулась с чашкой дымящегося черного кофе и поставила ее на стол возле меня.
— Два куска сахара, правильно?
— Правильно.
Она положила сахар и размешала кофе. Я выпил немного и почувствовал себя лучше.
— Прекрасный кофе, — сказал я.
— Лучший друг работающей женщины, — сказала она. — Растворимый кофе. Неплохой, когда к нему привыкнешь.
— И что только люди не придумают!
— Хочешь пару таблеток аспирина? — предложила она. — Похоже, что у тебя голова болит.
— Как ты догадалась?
Она улыбнулась.
— Мы ведь были женаты, забыл? Когда у тебя болит голова, ты по-особому хмуришь лоб.
— Две, пожалуйста, — сказал я. — Спасибо.
Она принесла таблетки и села напротив, внимательно глядя на меня.
— Удивился, обнаружив меня в таком месте?
— Да, слегка, — ответил я. — До недавнего времени я не знал, что ты не оставила себе те деньги, которые я тебе дал. Почему?
— Они мне были не нужны, — призналась она просто. — А отцу — нужны. Вот я и отдала их ему. Он вложил их в дело.
— А что было нужно тебе?
После секундной заминки она ответила:
— То, что есть у меня сейчас: Джоан. И чтобы меня оставили в покое. Я оставила себе столько денег, чтобы уехать на восток и родить ребенка. Когда девочка подросла, я пошла работать. — Она улыбнулась. — Тебе это, конечно, покажется мелочью, но я работаю теперь старшим менеджером по персоналу и зарабатываю семьдесят долларов в неделю.
Я молча допил кофе и спросил:
— Как Амос?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Ничего не слышала о нем вот уже четыре года. Как ты узнал мой адрес?
— От Рины.
Она помолчала, потом глубоко вздохнула и сказала:
— Мне очень жаль, Джонас. — В ее взгляде читалось искреннее сочувствие. — Ты можешь мне не верить, но мне действительно очень жаль. Я прочла в газетах. Как ужасно. Иметь так много, и вот так уйти.
— У Рины не осталось родственников, — сказал я, — поэтому я здесь.
На ее лицо отразилось недоумение.
— Не понимаю.
— Она оставила все свое состояние твоей дочери. Не знаю, сколько точно — тридцать или сорок тысяч после уплаты всех налогов и долгов. Она назначила меня душеприказчиком и заставила обещать, что девочка все получит.
Внезапно она побледнела, и в глазах ее блеснули слезы.
— Зачем она это сделала? Она ничего не была должна мне.
— Она винила себя за то, что случилось с нами.
— В том, что случилось с нами — моя и твоя вина, — горячо возразила она. — И глупо теперь вспоминать об этом. Это было и прошло.
Секунду я смотрел на нее, потом поднялся.
