— Удовольствия мало. Пассажирский поезд. Тащится и тащится. Да еще останавливается у каждого столба, — я вытащил пачку сигарет, предложил девушке. Она не отказалась. Я дал прикурить ей, потом закурил сам.
— Вы работаете у моей тети?
Она покачала головой. Дымок из ее рта плавно поднимался к потолку.
— Нет. Я — ее ученица. Иногда и позирую.
— Я не знал, что тетя Пру дает уроки.
Она, похоже, неверно истолковала мои слова.
— Учит она неплохо. А позируя, я оплачиваю обучение.
— И чему вы учитесь?
— Главное для меня — живопись. Но дважды в неделю я учусь и скульптуре. Твоя тетя говорит, что это необходимо для правильного восприятия формы.
Я широко улыбнулся.
— По-моему, с формами у вас все в порядке.
Она добродушно рассмеялась.
— Так сколько, ты сказал, тебе лет?
— Я не говорил. Но если вы хотите знать, семнадцать, — я накинул себе годок.
— Ты выглядишь старше. Наверное потому, что такой высокий и широкоплечий. Я не намного старше тебя. Мне девятнадцать.
По окраине городка мы выехали на дорогу, ведущую к побережью. А когда впереди показалось море, Нэнси резко свернула вправо, на узкий проселок. К тому времени я уже обращался к ней на «ты».
Дом стоял на небольшом холме, а потому казался больше, чем был на самом деле. У ворот высились два рекламных щита.
Левый гласил:
ГОСТИНИЦА КЕЙП-ВЬЮ И КОТТЕДЖИ ДЛЯ ИЗБРАННЫХ
На правом значилось:
ШКОЛА ЖИВОПИСИ И СКУЛЬПТУРЫ ПРУДЕНС ГОНТ ДЛЯ ОДАРЕННЫХ УЧЕНИКОВ
Со временем я понял, что для тети Пруденс слова «избранные» и «одаренные» — синонимы. Практицизм Новой Англии с детства вошел в ее кровь, а потому постояльцев гостиницы она отбирала, а способности учеников оценивала по одному и тому же критерию — их кредитоспособности.
Нэнси перегнулась через меня, чтобы открыть мою дверцу. Ее упругая грудь прижалась к моему предплечью. Она же глянула мне в лицо и улыбнулась, не меняя положения. Я почувствовал, что краснею.
— Ты будешь жить в гостинице, — она, наконец, выпрямилась. — Твоя тетя сказала, чтобы ты сразу устраивался.
Я вытащил чемодан с заднего сидения.
— Спасибо за заботу.
— Пустяки, — она перевела ручку скоростей, но не отпустила педаль сцепления. — Ученики живут в коттеджах за гостиницей. Я — в номере пять. Если тебе что-нибудь понадобится, заходи, — «плимут» плавно тронулся с места и завернул за угол.
Я проводил машину взглядом, а потом поднялся по ступеням и вошел в вестибюль, не найдя там ни души.
Поставил чемодан на пол, не зная, что делать дальше.
Услышал голоса из-за закрытой двери. Открыл ее и переступил порог.
Голоса стихли, я — замер. Четыре или пять девушек, что стояли за мольбертами, повернулись ко мне. Но я и не заметил их взглядов.
Я уставился на обнаженную натурщицу, стоявшую на небольшом возвышении. Челюсть у меня отвисла.
Впервые я видел голую девушку. Уйти? остаться? лихорадочно роились мысли в моей голове, но, пожалуй уйти бы я и не смог, ибо остолбенел. И лишь саркастический тон тети Пруденс привел меня в себя.
— Закрой дверь и сядь, Стивен. Сквозняк нам мешает. Урок закончится через несколько минут.
Глава 7
Теплую ночь наполняло счастье. Я перекатился на спину и снизу вверх посмотрел на Нэнси.
Она сидела, прислонившись спиной к спинке кровати у изголовья, прижав колени к груди. В полумраке я различал на ее загорелом теле светлые полоски от бикини. От затяжки разгорелся кончик сигареты с «травкой» Нэнси, отбросивший багровые тени на ее лицо.
— Не жадничай, — я протянул руку. — Поделись с жаждущим, — взял сигарету и затянулся. Счастья в ночи заметно прибавилось.
Она забрала сигарету назад. Я задержал дым в легких, насколько смог, затем медленно выпустил его через нос, и, повернувшись, зарылся носом в мягкий пух ее лобка, глубоко вдохнул запах ее тела.
— Вот что меня возбуждает, — пробормотал я. — Куда больше, чем «травка».
Она запустила руку мне в волосы, подняла мою голову. Долго смотрела на меня. Не знаю, что она старалась увидеть, волосы мои она отпустила, лицо ее оставалось мрачно-сосредоточенным.
— Ты где-то далеко, Нэнси, — упрекнул ее я. — В чем дело?
На мгновение она застыла, затем вылезла из кровати.
От холодного воздуха, вливающегося в окно, соски ее грудей сразу сморщились, сжались.
— Мне не доводилось говорить тебе, что я замужем? — спросила она.
— Нет, — я сел.
— А следовало бы.
— Почему?
— Все могло пойти по-другому.
— В каком смысле?
— Этого бы не произошло.
Я задумался. И никак не мог понять, что она пытается мне втолковать. Ночь по-прежнему наполняло счастье.
— Тогда я рад, что ты мне этого не сказала.
— Он приезжает завтра.
— Кто?
— Мой муж. Его корабль швартуется в Новом Лондоне, и я еду туда, чтобы встретить его.
— О-о-о, — протянул я. — А когда ты вернешься?
— Ты все еще не понимаешь, — она покачала головой. — Я не вернусь. Его перевели на берег. Мы уезжаем в Пенсаколу[11].
Я промолчал.
Мое молчание она истолковала не правильна — Я не собиралась говорить тебе об этом в постели. Не хотела причинять тебе боль. У меня была мысль уехать, ничего не сказав тебе, но я не смогла. Извини, Стив.
Я взял у Нэнси сигарету, затянулся. От нее уже остался окурок, и я почувствовал, как мне ожгло губы.
Она отобрала его у меня и вдавила в пепельницу. Притянула мою голову к груди. Я поднял руки и обхватил их. А затем начал поворачивать голову вправо-влево, поочередно целуя соски.
— Извини, Стив, — повторила она.
— За что? Все так хорошо.
— Правда, хорошо? — она повалила меня на спину, оседлала, задвигалась, словно в скачке, вскрикивая, как ночной зверь. Мне с трудом удавалось удержать свой член у нее внутри. Кончила она резко и внезапно. Выкрикнув: «Дон!»
И застыла.
— Мне все равно, как ты меня называешь, — я еще крепче сжал ее за ягодицы. — Только не останавливайся!
