К ее лицу прилила кровь.
— Только из-за того, что на Юге ни у кого нет чести или никто не желает знать, что такое ответственность…
— Дело не в этом, — вмешался я, — я говорю о другом. Эти мечи опасны. К магии, которая превращает нормальный меч в вещь, наполненную силой и способную высасывать душу из человека, нельзя относиться легкомысленно. В злых руках яватма может стать разрушительным оружием, — я сардонически улыбнулся. — И все же, несмотря на такую угрозу, ан-кайдины Стаал-Уста продолжают раздавать их, — я поерзал в седле. — Не слишком мудро, Делила.
— Только кайдины получают яватмы, или те, кто достигнув вершины мастерства выбирают путь танцоров мечей, — она пожала плечами. — К моменту выбора в чести ан-истойя уже никто не сомневается, поэтому они и получают высокий ранг. Они проходят отбор. За годы обучения кодекс чести Стаал-Уста входит в их кровь. И к яватмам относятся совсем не легкомысленно, Тигр. Вока не даст кровный клинок, пока не убедится, что он — или она — знает, как нужно обращаться с силой, и не будет уверен, что ан-истойя не нарушит кодекс чести.
— Дел, — мягко сказал я, — у меня есть яватма.
Удар попал в цель. Дел долго смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Потом она раздраженно отмахнулась.
— Да, есть, но только потому что ты доказал, что достоин ее.
— Достоин? Разве не я напоил меч повторно?
Она открыла рот, чтобы ответить, но не нашла что сказать. Она нахмурилась сильнее и морщины на лбу пролегли глубже. Всегда тяжело видеть как превращаются в ничто убеждения с которыми человек прожил всю жизнь. Я, например, с детства привык не верить в магию.
— Дел, — спокойно сказал я, — я не собираюсь поить ее снова, если это тебя беспокоит. И я постараюсь никогда больше не вызывать эту штуку к жизни — я танцор меча, а не волшебник. Я просто хочу объяснить, насколько опасно раздавать такую силу свободно или с очень небольшими ограничениями. Честь это одно, баска — и я не сомневаюсь, что она высоко ценится в Стаал-Уста — но не все в мире понимают ее ценность. Большинство людей — а может и каждый — ни на минуту не задумаются, использовать ли преимущество, имеющееся под рукой, если речь идет о жизни и смерти.
Дел смотрела на меня снизу вверх.
— Значит ты думаешь, что я забуду о чести ради того, чтобы убить Аджани?
Я ухмыльнулся.
— Я думаю, что ради его смерти ты сделаешь все, что понадобится, потому что мстишь ему ВО ИМЯ ЧЕСТИ, а это уже контролю не поддается.
Она слегка пожала одним плечом.
— Может быть. А может и нет. Но то, как я убью Аджани не имеет никакого отношения к твоему нежеланию войти со мной в круг.
Я вздохнул.
— Имеет, но кажется сейчас ты этого все равно не поймешь. Давай просто будем считать, что я, будучи Южанином с полным отсутствием чести или совести, не имею ни малейшего представления, на что способен этот меч. И к тому же, в дополнение ко многим другим причинам, я не хочу танцевать с тобой.
— Чоса Деи, — пробормотала она.
Я постучал по рукояти.
— Он здесь, баска… и он начинает злиться.
Дел перевела взгляд на меч в своей руке.
— Но мне нужно танцевать, — сказала она. — Из-за этого я тебя и искала.
Она порезала глубоко. Прямо через плоть, мускулы, брюшную стенку, до внутренностей. Четыре недели я старался не думать о личном, потому что мы были заняты охотой на гончих, но теперь порез открылся. Теперь снова стало больно.
И еще больнее, потому что я помнил то, что она сказала мне в доме Халвара.
— Ну тогда, — справившись с собой, выдавил я, — почему бы тебе не отправиться вперед, в Харкихал. Это всего миль двадцать к Югу. Там ты наверняка найдешь кого-нибудь, кто тебе поможет.
Дел долго смотрела на меня. О чем она думала, я так и не понял. Для женщины двадцати одного года — едва достигшей двадцати одного — она мастерски скрывала свои чувства.
Дел быстро убрала меч в ножны, повернулась к чалому и вставила ногу в стремя. Сев в седло, она подобрала повод.
Аиды, подумал я, она уезжает. После всего, что мы пережили, когда все наконец-то утряслось, она действительно собирается уехать…
Дел подвела чалого к моему гнедому.
— Я соврала, — просто сказала она.
Аиды, баска… Теперь я не знал, что делать.
— С самого начала я врала.
— Насчет чего? — слабо спросил я.
— Насчет танца. И насчет того, почему я ехала за тобой.
— Да?
Дел кивнула.
— Ты из тех людей — или был из тех — кто легко относится к женской привязанности, женскому признанию в восхищении, женской необходимости в тебе. Своим равнодушием ты легко мог бы ранить женщину, которая предложила бы тебе то, что для нее самой драгоценно — правду о своих чувствах. Ты бы не оценил ее признания.
— Я бы не оценил?
— Не только ты, любой мужчина, — поправилась она. — И ты когда-то был таким. Я таким тебя помню.
— Но теперь я изменился?
Она безучастно смотрела на меня.
— Со мной это не так важно. У меня есть меч.
Я ухмыльнулся, но спрятал ухмылку под лукавым выражением лица.
— Значит ты говоришь — если я правильно тебя понял — что поехала искать меня не только ради танца?
— Нет.
Ответ мне не понравился. Я нахмурился.
— Нет это ты поехала искать меня не только ради танца или нет это я не прав.
Она улыбнулась. Искренне, широко улыбнулась.
— Я поехала искать тебя, чтобы танцевать с тобой — да. Ведь ты — Песчаный Тигр. Но это не главное. Я поехала из-за тебя. Ты нужен мне, Тигр, и теперь я сказала это вслух. Я надеюсь, ты отнесешься к моему признанию с уважением.
Эти слова кое-что для меня значили. Они значили для меня очень много, но не мог же я сказать об этом Дел. Есть вещи слишком личные.
— Ну, значит я могу считать, что ты привязалась ко мне? Что я тебе нужен?
Дел повернула лошадь на Юг.
— Не бери на себя слишком много, Тигр. Можешь нарваться на неприятности.
2
В Харкихале было тепло. Легкий ветерок бросал песок в наши лица и на зубах скрипела грязь, но я не жаловался. Я окончательно убедился, что вернулся домой.
А вот Дел это не нравилось. Она провела чалого через ворота, стерла с губ грязь и отряхнула шерстяную тунику, шепча что-то на Высокогорном. Что-то относительно пыли и песка, своем нежелании их
