раскачать Билла на ответ. Но в военных кораблях Космической Команды воздушное давление так низко, что звук расходится плохо. Он пренебрегал моими вопросами — а насколько выразительны подошвы ботинок человека?
Наконец мы добрались до его каюты и оказались внутри. Он прислонился спиной к стенке, повис лицом к нам в полностью расслабленной «сгорбленной позе космонавта» и бросил нам пару странных приспособлений. Я осмотрел штуковину, которая досталась мне. Она напоминала наручные часы с приделанным к ним миниатюрным феном для сушки волос. Затем он бросил нам пару сигарет. Я поймал их. Приоритеты масс в военных кораблях отличаются от приоритетов в проектах, которые по существу представляют собой роскошь, как наш проект или операция Скайфэк. Воздушная система «Чемпиона» была примитивной, не только с низким давлением, но и неэффективная. Наручные приспособления были со— вмещенными очистителями воздуха и пепельницами. Я застегнул свою штуковину на запястье и зажег сигарету.
— Майор Вильям Кокс, — представил я формально, — Норри Армстед. И наоборот.
Разумеется, невозможно поклониться, когда ваши плечи пристегнуты липучками к стене. Но Биллу удалось обозначить поклон. Норри ответила ему тем, что мы называем реверансом в невесомости — движение, на разработку которого мы однажды потратили день, исходя из теоретических сооб— ражений, что когда-нибудь нам может понадобиться кланяться живой публике. Реверанс в невесомости невозможно описать, но посмотреть на это стоит. Это настолько же сексуально, насколько изящно и вежливо.
Билл заморгал, но быстро пришел в себя.
— Большая честь для меня, миссис Армстед. Я видел все пленки, которые вы выпустили, и… ну, это легко истолковать неправильно, но вы — ее сестра.
Норри улыбнулась.
— Благодарю вас, майор…
— Билл.
— …Билл. Это высокая похвала. Чарли мне много о вас рассказывал.
— А мне о вас. Одной пьяной ночью, когда мы встретились на Земле уже после этого.
Я помнил ту ночь, но не разговор — за несколько недель до того, как я по— настоящему осознал, что люблю Норри. Мое подсознание сообщает мне только то, что я по его мнению должен знать.
— Теперь вы должны меня простить, — продолжал он и я только сейчас заметил, что он спешит. — Я бы очень хотел поболтать, но не могу.
Пожалуйста, снимайте ваши р-костюмы побыстрее.
— Даже больше, чем душу, Билл, я бы обрадовался некоторому количеству ответов, — сказал я. — Что за черт привел вас к нам как раз в тот момент, когда мы влипли в эту историю? Я не верю в чудеса — во всяком случае, в чудеса такого рода. И почему секретность?
— Да, — вмещалась Норри, — и почему ваше собственное Наземное Управление не знало, что вы находитесь в этом районе?
Кокс поднял обе руки.
— Ууа. Чтобы ответить на ваши вопросы, нужно не меньше двадцати минут. Через… — он глянул на часы, — меньше чем через три минуты мы набираем ускорение два g. Вот почему я хочу, чтобы вы сняли костюмы, иначе на моей кровати удобно разместятся кислородные баллоны, а вам самим будет чертовски неуютно.
— Чего? Билл, что за черт? Что вы такое говорите? Набирать ускорение — зачем? Наш дом отсюда в нескольких десятках километров.
— Ваших друзей заберет тот же самый шаттл, который привез доктора Пэнзеллу, — сказал Кокс. — Они присоединятся к нам на Скайфэке через не— сколько часов. Но вы двое ждать не можете.
— Зачем это все?! — вскричал я. Мы с Биллом встретились взглядами, он попытался сопротивляться, но проиграл.
— Проклятие, — сказал он. Затем помолчал. — У меня строгий приказ ничего вам не говорить. — Он бросил взгляд на хронометр. — И мне действительно пора возвращаться на мостик. Послушайте, если вы мне поверите и выслушаете внимательно, я изложу вам все двадцать минут в двух словах, о'кей?
— Я… да-а. Говори.
— Были снова замечены чужаки, они где-то рядом с Сатурном. Они просто находятся там, и все. Поразмыслите над этим.
Он тотчас ушел, но еще прежде, чем он вышел за дверь, я уже наполовину выбрался из р-костюма, а Норри дотянулась до застежек на правой половине капитанской койки. И мы оба начинали испытывать ужас. Снова.
«Поразмыслите над этим», сказал Билл. Чужаки уже один раз явились и без обиняков по стучали к нам в дверь. Их встретили орудийным залпом в виде Шеры. Они немного научились правилам приличия. На этот раз они остановились у ворот, прокричали «Привет этому дому!» и стали благоразумно ждать. (Сатурн находился как раз у нас за воротами — насколько я помню, именно в тот момент планировалась пилотируемая экспедиция к Сатурну из традиционно туманных научных побуждений.) Чужаки, несомненно, явились ради переговоров.
Ну вот: если бы вы были Генеральным секретарем, кого бы вы послали на переговоры? Космических Командос? Выдающихся политиков? Видных ученых? Скорее всего вы бы послали ваших наиболее современных и гибких дипломатов, разумеется, насколько я вправе судить.
Но исключили бы вы единственных в пределах человеческого космоса артистов, которые продемонстрировали действенное умение говорить с чу— жаками на общем жаргоне?
Я был призван на службу — в моем возрасте. Но это был только первый шаг в логической цепочке. История с запуском зонда к Сатурну наделала достаточно шумихи в средствах массовой информации, чтобы привлечь даже мое внимание, потому что это было задание для команды камикадзе. В которую мы и попали.
Поразмыслите над этим. С какой бы целью они ни планировали послать нас на Сатурн, это наверняка займет длительное время. Я смутно припоми— нал, что упоминалась цифра шесть лет. Любой переход на расстояние такого порядка необходимо будет провести почти целиком в невесомости. Можно обеспечить вращение корабля, чтобы поддерживать гравитацию на концах,
— но вращение такого небольшого объекта, чтобы создать 1 g, приведет к та— кому большому эффекту Кориолиса, что каждый, кто не захочет терять сознание или испытывать рвоту, вынужден будет шесть лет лежать плашмя.
Или висеть как обезьяна на спортивном канате — ничуть не более практично.
Если только мы не откажемся от участия в проекте, нам никогда больше не попасть на Землю. Мы будем изгнанниками в невесомости, высаженными на необитаемом острове космоса. Вот что будет наградой за то, что мы послужим переводчиками между кучкой дипломатов и существами, из-за ко— торых погибла Шера.
В том случае, если мы вообще останемся в живых.
В любое другое время я был бы слишком потрясен этими последствиями, чтобы мой мозг смог в них разобраться; ум мой испуганно повторял бы рассуждения по кругу. Если я не смогу отстоять свою точку зрения в разговоре с тем, кто бы ни ждал нас на Скайфэке (почему именно Скайфэк?), мы с Норри больше никогда не отправимся на прогулку, никогда не побываем на море, никогда не посетим концерт. Нам больше не придется дышать неконсервированным воздухом, пользоваться вилкой, бродить под дождем, есть свежую пищу. Мы будем мертвы для мира («S.I.C. TRANSIT…
gloria mundi», шепнула память. Когда я скаламбурил на Земле, это было довольно забавно). И все же я спокойно и уверенно смотрел фактам в лицо.
Не прошло еще и часа с тех пор, как мы навсегда распрощались со всем этим.
И еще с немалым количеством других более важных вещей, которые в данном случае, похоже, был шанс сохранить. Дышать. Есть. Спать. Думать.
Заниматься любовью. Ощущать неудобство. Чесаться. Испражняться.
Ворчать. О, этот список бесконечен — и нам вернули все это, еще по крайней мере на шесть лет! Черт, сказал я себе, мы в лучшем положении, чем большинство городских обитателей. Мало кто из них ходит на прогулки, на концерты, ездит к морю, дышит свежим воздухом и ест свежую еду. Со всеми этими
