— Нельзя отрицать, что космос — глубоко затрагивающее место, — поддержал Том, -но я не вижу, чтобы это делало нас отличными от людей. Я чувствую себя человеком.
— Откуда кроманьонцу было знать, что он отличается от неандертальца?
— спросил Рауль. — Пока он не мог оценить расхождения, как он мог узнать?
— Лебедь считал себя гадким утенком, — сказала Норри.
— Но его гены были лебедиными, — настаивал Том.
— Кроманьонские гены преобразовались из неандертальских, — сказал я.
— Вы когда-нибудь исследовали свои? Заметили бы вы незначительную мутацию, если бы ее увидели?
— Ты что, хочешь сказать, что купился на эту ерунду, Чарли? — раздраженно спросил Том. — Ты чувствуешь себя нечеловеком?
Я чувствовал себя отстраненно, слушая с интересом слова, которые выговаривали мои губы.
— Я чувствую себя иным, чем человек. Я чувствую себя заново рожденным, даже больше. Я — нечто новое. Прежде, чем я последовал за Шерой в космос, моя жизнь была дурацкой и жестокой шуткой. Теперь я по— настоящему живой. Я люблю и любим. Нельзя сказать, что я оставил Землю позади. Я просто поместил космос впереди. — Да ну, брось, — сказал Том. — Половина этого — твоя нога, и я знаю, что составляет другую половину, потому что то же самое случилось со мной в семейном доме Линды. Это эффект городской мыши на природе. Ты находишь новую, с меньшим количеством стрессов среду, этакую гору, понимаешь кое-что новое и начинаешь принимать лучшие, более удовлетворяющие тебя решения. Твоя жизнь распрямляется. Следовательно, ты думаешь, что в этом месте, которое на тебя так повлияло, заложена магия. Чепуха.
— Гора действительно обладает магией, — мягко сказала Линда. — Почему «магия» для тебя грязное слово?
На той стадии их отношений Тома и Линду устраивало несогласие в области духовных проблем. Иногда до них доходило то, что было очевидно остальным: что они всегда спорили друг с другом фактически только о терминах.
— Том, — сказал я настойчиво, — это совсем другое. Я люблю природу.
Но я вовсе не улучшенная версия того человека, которым я был когда-то. Я теперь нечто совершенно иное. Я сейчас такой человек, которым никогда бы не статна Земле, которым я уже было потерял всякую надежду стать. Я верю сейчас в такие вещи, в которые не верил с тех пор, как был ребенком.
Конечно, меня осенило несколько новых идей, и, конечно, то, что я распахнул душу перед Норри, превратило мою жизнь в нечто такое, о чем я и мечтать не смел. Но ведь во мне переменилось буквально все, и никакое количество новых идей не способно вызвать такой переворот. Проклятие, я ведь уже был алкоголиком.
— Алкоголики возвращаются к жизни сплошь и рядом, — сказал Том.
— Несомненно — если они находят в себе силы поддерживать абсолютную трезвость всю оставшуюся жизнь. Теперь я могу чуть-чуть выпить, когда мне хочется. Мне только практически никогда не хочется. Точно также я прекратил испытывать потребность в наркотиках. Что это — обычное яв— ление? Я сейчас и курю гораздо меньше, а если курю, то отношусь к этому не так легкомысленно.
— Значит, космос заставил тебя повзрослеть вопреки тебе самому?
— Сначала. Позднее мне пришлось включиться и работать как черт — но началось это без моего ведома и согласия.
— Когда это началось? — спросили одновременно Норри и Линда. Мне пришлось подумать.
— Когда я начал учиться видеть сферически. Когда я наконец сумел освободиться от ограничений «верха» и «низа».
Линда заговорила:
— Достаточно мудрый человек сказал однажды, что все, что тебя дезориентирует, — хорошо.. Это тебя обучает.
— Знаю я этого мудрого человека, — насмешливо фыркнул Том. — Подозрительный тип. Мозги у него набекрень, только и всего.
— Разве он поэтому не способен на мудрые мысли?
— Послушайте, — сказал я. — Мы все уникальны. Мы все прошли через весьма трудный процесс отбора. И я не думаю, что первый кроманьонец чув— ствовал себя ото всех отличающимся. Но есть веские доказательства того, что наши способности не присущи человеку как норма.
— Нормальные люди способны жить в космосе, — возразила Норри. — Экипаж Космической Команды. Строительные бригады.
— Если у них есть искусственная локальная вертикаль, — сказал Гарри. — Выведите их наружу, и вам придется обеспечить им прямые линии и прямые углы, иначе у них будет мутиться в голове. У большинства. Именно поэтому нам и досталась такая высокооплачиваемая работа.
— Это правда, -признал Том. — На Скайфэке человек, который хорошо умеет работать в космосе, стоил столько же, сколько груз меди его веса, даже если работником он был посредственным. Я этого никогда не понимал.
— Потому что ты один из таких людей, -сказала Линда.
— Каких таких? — раздраженно спросил Том
— Человек Космоса, — сказал я с расстановкой, чтобы заглавные буквы были очевидными. — Человек, который приходит на смену Homo habilis и Homo sapiens. Человек, устремленный в космос. Ты один из таких. Не думаю, чтобы у римлян была такая концепция, так что Homo novus — вероятно, лучшее из того, что можно придумать на латыни. Новый Человек. Нечто следующее.
Том фыркнул.
— Homo excastra больше подходит.
— Нет, Том, — настойчиво сказал я,-ты не прав. Мы не изгнанники. Мы можем быть в буквальном смысле «за пределами лагеря», «за пределами крепости», но смысла «изгнание» в этом нет. Или ты жалеешь о своем выборе?
Он долго не отвечал.
— Нет. Нет, космос -это то место, где я хочу жить. Все верно. Я не чувствую себя изгнанником — я думаю о целой солнечной системе как о человеческой территории. Но я чувствую себя так, как будто бросил своих соотечественников в момент самой большой национальной неудачи.
— Том, — сказал я торжественно, — уверяю тебя, что это вряд ли для тебя большая потеря; скорее ее диаметральная противоположность.
— Да, мир выглядит довольно гнилым в эти дни, не стану спорить. Я мало о чем буду скучать.
— Ты не улавливаешь сути.
— Так объясни.
— Я говорил относительно этого с доком Пэнзеллой до нашего отбытия.
Какова нормальная продолжительность жизни для Человека Космоса?
Он дважды пытался заговорить и оставил попытки.
— Правильно. Не существует способа сформировать предположение. Это полностью новая игра в мяч. Мы первые. Я спросил Пэнзеллу, и он сказал, чтобы мы возвращались, если двое или трое из нас умрут. Мы все можем умереть в пределах месяца из-за того, что накапливающиеся шлаки откажутся собираться у нас в ногах, или потому что наши мозоли мигрируют в мозги, или от чего-нибудь еще. Но Пэнзелла предполагает, что невесомость собирается добавить по крайней мере сорок лет к нашему жизненному сроку.
Я спросил его, насколько он уверен, и он предложил заключить пари на большие деньги.
Все заговорили одновременно. По радио из этого ничего не получается.
Если обобщить, к чему сводились их реплики, то получилось бы:
— Что-что он сказал?
Том сердито договаривал последний:
— …возможно, вообще знать что-то об этом? — услышали мы конец его фразы.
— Вот именно, — сказал я. — Мы не будем знать до тех пор, пока не станет слишком поздно. Но звучит это разумно. В невесомости сердцу при— ходится работать с меньшей нагрузкой, артериальные
