отшатнулась назад, наткнулась на стул и вместе с ним рухнула на пол. Юбки задрались до колен, окровавленная рука скользнула по полу.
– Матра! – воскликнула она. – Матра эй Фильхо! Сарио взмахнул мастихином, и на картину брызнула кровь. На образ Сааведры. На свежие краски.
– Что ты делаешь?
– Номмо Матра эй Фильхо, я всегда говорил, что ты иная, – заявил он. – Не такая, как все. Не знаю, в чем тут дело, не знаю, откуда взялся наш Дар. Может, от родителей? Или при зачатии святая искорка зажгла семя? Или что-то в крови?
– Я всего лишь женщина. Сарио рассмеялся.
– И что с того? Что с того, что ты женщина? Разве ты не имеешь права на Дар?
– Я не…
– А может, причина как раз в этом? В том, что ты женщина и притязаешь на Дар, равный моему…
– Я не притязаю на Дар!
–..вместе с кровью, талантом, способностью рожать…
– Я не та, за кого ты меня принимаешь!
– Пускай тела не похожи… Что бы ни отличало нас, мужчин, от женщин…
– Я не такая, как ты!
– Не перебивай! – рявкнул он и царапнул окровавленный портрет ногтем большого пальца.
Сааведра вскрикнула – ключицу обожгло болью. Сарио молниеносно повернулся к ней.
– Посмотри! Посмотри, Сааведра! Вот оно, доказательство! Боль в плече не утихала.
– Не на картину, – прошипел он. – На свое плечо! Надо было бежать, но она не успела даже шевельнуться. Сарио подскочил, схватил за рукав, рванул.
– Вот! – сказал он. – Взгляни! Взгляни и еще раз скажи, что ты не Одаренная.
Она скосила глаза на обнаженную ключицу. Царапина. Кожа содрана, сочится кровь.
Она всхлипнула, брызнули слезы.
– Признай! – торжественно сказал он. – Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро, которой ты причащена, – признай!
– У меня будет ребенок, – промолвила она тонким, надломленным голосом. – Я знаю, у меня будет ребенок. Ты лжешь! У меня нет Дара!
– В этой лотерее нет правил, – заявил он. – Где написано, что Одаренная женщина не может быть способна к деторождению?
– Нет! Я не Одаренная!
– Одаренная. Больше я в этом не сомневаюсь.
– Алехандро…
– Нет здесь твоего Алехандро. Уехал к мамочке, плакаться. Да зачем он нам. Ведра? Мы с тобой прекрасно поймем друг друга. Так было всегда, так должно быть и впредь…
Он стоял совсем рядом. Она кое-как поднялась на ноги, заметив на паркете кровавое пятно.
– Отпусти… Сарио, отпусти меня! Он рассмеялся.
– Разве я тебя держу? Граццо, уходи. И хорошенько подумай о том, что сейчас узнала.
И тут она его ударила. Оставила на щеке кровавый след ладони и ногтей.
Он не пытался остановить кровь, не ощупывал ссадины. Сел перед ней, скорчился (как слуга, как проситель) и ухмыльнулся.
– Ты такая же, как и я.
– Чудовище, – прошептала она, и в его глазах вспыхнули злые искорки.
– Одаренный, – процедил он. – Ни больше ни меньше. Другой. И ты другая. Но между нами разницы нет. Разница лишь в том, что я узнал от Иль-Адиба, что нашел в Кита'абе…
– Бассда! – воскликнула она. – Бассда, с меня хватит! – Она пошатнулась, схватилась за стул, опустилась на колено. – Кто бы ты ни был, я не такая, как ты. Ни малейшего сходства. И не будет… Никогда.
Он встал, шагнул к ней, и она снова испугалась. Но он схватил ее вовсе не для того, чтобы до крови рассадить ножом пальцы, и не для того, чтобы показать царапину на ключице. Он толкнул ее к стене, прижал, распластал. Сааведра не подозревала, что он так силен.
– Ведра, сейчас я тебя не люблю, – сказал он, дыша ей в лицо. – Нисколечко. Но мы одинаковы, мы связаны крепко-накрепко, наша Луса до'Орро – одна на двоих…
Она вырывалась, мотала головой, но его рот неуклонно, безжалостно приближался и наконец коснулся капельки пота на ее верхней губе. И в поцелуе не было ни любви, ни желания, – только одержимость, только кипящая ярость художника, который сделал ставку на упрямство, высокомерие и чуждую компордотту. Который возмечтал вылепить из себя нечто иное, чем все, нечто большее. Любой ценой…
Даже ценой жизни Раймона. Даже ценой верности Сааведры.
