снова спрашиваю.
Ему всего шестнадцать. Но он уже не девственник, и у него добрый нрав, и он смешлив. Разве так себя обычно ведут наследники герцогов, сызмальства зажатые рамками несгибаемых традиций?
Неужели Бальтран в детстве был таким же?
– Твой брат – не очень талантливый художник, – сказал он.
– Матра эй Фильхо, он слишком талантливый художник… – Она осеклась и спросила, когда он перестал смеяться:
– Зачем?
Зачем ты меня подначиваешь?
– Хочу знать, правильны ли мои предположения. – Он уперся ладонью в перину, сел, прикрыв чресла льняной простыней, и прислонился к спинке кровати. Его колено скользнуло по ее икре, отстранилось, робко вернулось. Он еще не привык к ощущениям, возникающим после физической близости. – Когда я кого- нибудь спрашиваю, он говорит лишь то, что я, по его мнению, рассчитываю услышать.
– И что ты рассчитываешь услышать от меня? Напрасно она искала на его лице признаки раздражения. Он сидел в расслабленной позе и вслушивался в ее слова. “Не то, что мы, придворные, – подумала она. – Обычно мы ищем истину в том, что не сказано”.
– Ты бы так не ответила, если бы хотела мне угодить. Я с тобой вполне откровенен, это не пустая светская болтовня. Титанна покачала головой.
– Только не в постели.
'Твой отец не терпел откровенных разговоров в постели”.
– Значит, мне надо больше времени проводить в постели.
– Не сомневаюсь, что так и будет, – сухо промолвила она.
– Сила до'Веррада?
– Неугомонность, – огрызнулась она. “И неослабевающий интерес!” Казалось, Алехандро призадумался.
– Говорят, ты безмозглая курица.
– Безмозглая курица? Это кто же так говорит?
– Моя мать.
Гитанна сидела неподвижно, обдумывая ответ, который Алехандро, по ее мнению, ожидал услышать. – Теперь я вижу, это не правда, – сказал Алехандро.
– Герцогини не лгут.
– С матерями это бывает, – возразил он. – Она твердит, что ненавидит моего отца. – Он прислонился затылком к резной спинке кровати. – А это, разумеется, самая настоящая ложь.
Она никак не ожидала, что ей доведется перемывать герцогине косточки с ее сыном. Так же, как не могла предвидеть, что пустит сына герцогини к себе в постель.
– Я бы на ее месте тоже лгала сыну, – сказала Гитанна.
– Потому что ты любовница моего отца.
– Потому что она его любит.
– А он любит тебя.
– Бальтран меня не любит! – выпалила она. – Алехандро, поверь! Может, нас кое-что и связывает – то, что бывает между мужчиной и женщиной, – но любви тут нет. Эн верро.
– Потому что патро не может на тебе жениться? Все-таки он еще совсем мальчишка. Только ребенок может задать такой вопрос из чистого любопытства, вовсе не желая унизить.
– Знатные господа не женятся на содержанках.
– Даже когда влюблены?
– Любовь! – Она фыркнула. – Политика – вот что важнее всего для двора. Надеюсь, тебе доводилось слышать это слово.
– Мердитто! – выругался он. – Еще бы не доводилось!
– Эйха, еще бы не доводилось. – Гитанна вздохнула и сползла по спинке кровати, не обращая внимания на треск прозрачной ткани за спиной. – В Палассо Веррада от нее никуда не денешься.
– Он тебя оставит при дворе? Мигом вспухли слезы.
– Нет.
– Гитанна…
Оказывается, он знает ее имя.
– Нет, – повторила она, пряча глаза.
– Почему?
'Потому что он уже дал мне понять, что все кончено. Прислав тебя”.
– Потому что… потому что не бывает мужчин, всю жизнь преданных одной женщине.
