— Я уверен в этом, — вежливо сказал юноша. Слова не обманули ее.
— Ты, конечно, думаешь, что талантом обладают исключительно стерильные. В любом случае я надеялась, что его вклада в семью окажется достаточно. Но в этом году не хватило подходящих девушек, кто-то вспомнил про меня — и вот я здесь. Не повезло.
Он кивнул, понимая, что она и сейчас не хотела его обидеть.
— Нужны были четыре девушки, а подходящих здесь — только три. Мать, бабушка и тетка Тринии умерли в родах — вряд ли она сможет родить. В роду Филиппин уже три поколения не появилось ни одного иллюстратора. Что же касается Полии — эйха, скажем так: она рисует воображаемой кистью.
— Видишь, каким ты можешь быть тактичным? — поддразнила она.
— Граццо, — поблагодарил он, чувствуя, что она понемногу начинает ему нравиться. — В итоге ты здесь, выполняешь свой долг.
— Это их идея, а не моя.
Она тряхнула головой, черные волосы рассыпались по плечам.
— Если ты и впрямь так уверен в себе, как говоришь, — мне повезло. Я хочу детей только от любимого мужа, когда он у меня будет.
— Ты хочешь влюбиться, выйти замуж и только потом заводить детей? — Он поднял брови, изображая удивление. — Никогда не слыхал о Грихальва с моральными устоями торговцев!
— Можешь смеяться над чем хочешь! — отмахнулась она. — Я вынуждена была переспать с четырьмя маленькими глупыми художниками, потратить четыре месяца собственной жизни, то кувыркаясь здесь с одним из вас, то дожидаясь, пока мне подсунут следующего, и все это время они ждали затаив дыхание: а вдруг я беременна! А забеременей я, пришлось бы потерять еще год, дожидаясь, пока родится ребенок.
Он пожал плечами.
— Но так поступают все женщины Грихальва.
— А я не хочу! Не можешь понять меня — подумай сам. Ты знаешь, кто твоя мать, а что до отца — Фратос, конечно, знают, кто он, но ты мог бы с таким же успехом быть одним из первых чи'патрос. Здесь, в Палассо, это не важно, но когда-нибудь ты выйдешь отсюда в большой мир. Санктос и санктас смотрят на нас так, будто мы фиолетовые чудища с пятью глазами.
— Кого это волнует? — усмехнулся он.
— Нас не волнует, а остальных людей — очень. Они тоже косятся на нас, дабы всем показать, что они разделяют отвращение екклезии к нашему мерзкому, аморальному, неестественному существованию.
— Эйха, понятно, что ты имеешь в виду. Но иллюстраторов это не должно волновать. Мы слишком значительны.
— Ты хоть когда-нибудь был за стенами Палассо? Иллюстраторов это касается больше всего. Поговори с моим братом Кабралом, пока мы здесь. Ты узнаешь от него многое, хоть он и не принадлежит к вашей возвышенной братии, — добавила она едко.
— Ты что, жалеешь меня? Эта мысль его поразила.
— Да, — ответила она просто, — мне всех вас жаль. У нас с Кабралом хоть семья была. Одна мать, один отец вместо тысячи сводных братьев, сестер, кузенов, не говоря уже об остальных родственниках — их просто не сосчитать! И всем им на вас наплевать, если у вас не окажется Дара. Что у вас за детство — кроватка в общей комнате, одна кормилица на несколько человек… А это ваше так называемое образование? — Она все больше распалялась. — Искусство, искусство, искусство — и ничего больше. Что ты знаешь, например, о естественных науках?
— Достаточно, чтобы не вызвать взрыва, смешивая растворители. — Он сделал серьезное лицо.
— Не смешно! Они учат вас только самому необходимому, ничуть не заботясь о глубине ваших знаний. История — лишь в том объеме, которого было бы достаточно, чтобы вы не оскорбили чужеземцев своим невежеством. Литература — не больше, чем умение развлечь каким-нибудь стишком титулованных особ, пока они скучают, позируя для портрета. Верховая езда — вам положено знать о лошадях ровно столько, сколько надо, чтобы случайно не выпасть из седла. Прекрати смеяться! Разве ты сам не видишь, в какой клетке вас держат?
— Извини, — сказал он, потому что, несмотря на дурацкие рассуждения, она ему нравилась. — Я просто вспомнил свои уроки верховой езды.
— Ага, но ты — счастливое исключение или по крайней мере считаешь себя таковым. У тебя есть Дар — и пусть Милосердная Матра позаботится о тех, у кого его нет! Всю жизнь они обречены копировать чужие шедевры…
— Хватит, — сказал он примирительно. — Все, что ты говоришь, — правда, но ты не заставишь меня ни на миг пожалеть о том, кто я есть. Хочешь, я скажу тебе, почему на меня никто никогда не будет коситься и почему я никогда не попаду в унылую комнатушку копииста? — Он улыбнулся, смакуя минуту своего торжества. — Я — сын Тасии.
— Тасии! — Она моргнула и продолжала уже совсем другим тоном:
— Любовницы Арриго! Матра эй Фильхо!
Но тут же его гордость получила хороший щелчок: девушка расхохоталась во все горло. Громко, язвительно, обидно.
— Ты и вправду думаешь, что твои амбиции переживут женитьбу Арриго?
Его больно уязвило оскорбление в адрес Тасии.
— Арриго обожает мою мать. Может, он и отошлет ее от двора ненадолго, чтобы успокоить гхийасскую принцессу, пока та не родит ему нескольких детей. Но Тасия вернется. И я буду на ее стороне.
— Двадцатилетний, полностью обученный, готовый принять кисть Верховного иллюстратора Меквеля из его слабеющих рук?
Девушка пристально посмотрела на него. Ее лицо сейчас уже никто не назвал бы хорошеньким.
— А что, если Арриго влюбится в свою молодую жену? Он пожал плечами.
— Лиссина же осталась при дворе. Они с Великой герцогиней близкие подруги.
— Кто бы смог не полюбить Лиссину! Все знают, какая она чудесная.
— Тем не менее ясе были шокированы, когда Гизелла назвала свою дочь в честь бывшей любовницы мужа и даже попросила Лиссину быть крестной матерью Лиссии.
— И ты думаешь, в детской Мечеллы когда-нибудь появится маленькая Тасита?
Она не стала дожидаться ответа.
— Эйха, все сейчас ужасно милые при дворе, не спорю. Но это необычная ситуация, а Гизелла — необычная женщина, я встречалась с ней. Она славная и добрая и искренне любит Лиссину. Что, если принцесса Мечелла не полюбит Тасию?
Он ничего не ответил — и так уже много лишнего наговорил. Кого там принцесса любит или не любит, не имеет никакого значения. Откровенно говоря, взглянув на ее портрет, он засомневался, хватит ли у нее мозгов, чтобы оценить ситуацию. В ее огромных голубых глазах не было ни намека на интеллект. Где ей тягаться с такой умной женщиной, как Тасия! Да, она мила, если, конечно, вы любите светлокожих блондинок, но ее красота ни в какое сравнение не идет с живой смуглой красотой Тасии.
— Твое будущее, — сказала наконец девушка, — станет, возможно, ошеломляющим. Но сейчас, мой Верховный иллюстратор, если ты не возражаешь, я посплю немного.
— Ладно.
Он испытал облегчение. Ему не хотелось задевать ее чувства. Если она знакома с Великой герцогиней, у нее могут быть полезные связи при дворе. Когда-нибудь это может пригодиться. Кроме того, она оказалась первой, кто назвал его Верховным иллюстратором. Он запомнит это — может, когда-нибудь напишет ей что-нибудь в подарок. Эта мысль вызвала у него улыбку.
— Поспать — это то, что мне нужно, — сказала она. — Я долго занималась прошлой ночью и…
Ей пришлось прерваться, чтобы переждать новую порцию стонов, воплей и хрюканья, доносившихся извне.
— И я сомневаюсь, что этой ночью нам удастся выспаться! Почему некоторым надо делать это так громко?
