– Так говорит Матра: все, чего касается ее рука, расцветает под ее благостью.
– Даже Сарио Грихальва? – пробормотала Элейна. Беатрис наклонилась к Элейне и прошептала ей на ухо:
– Вы любовники?
Элейна содрогнулась. Разве их не связывает нечто большее, чем узы плоти? Но об этом она не могла говорить даже с Беатрис – ей было невыносимо стыдно.
– Почему санктас решили нам помочь? – спросила она, не ответив на вопрос сестры. – Они не жалуют Грихальва, а ты – любовница. Они же всегда восставали против такого положения вещей.
– Я их попросила. Что бы они обо мне ни думали, санктас полны сострадания.
Наконец они подъехали к освещенным факелами воротам Палассо Грихальва. Им навстречу выбежали слуги, под руководством Беатрис забрали огромный портрет, завернутый в покрывало, и унесли внутрь. Беатрис искренне поблагодарила санктас. Они благословили ее, и карета укатила в ночь.
Элейна и Беатрис торопливо зашагали к центральному двору. Впереди пылали факелы, их мерцающее пламя разгоняло мрак. У входа в большой зал стояла женщина. Она взглянула на них и стремительно шагнула навстречу.
– Беатрис! Благодарение Матре, ты приехала! – Это была их мать. Элейна собралась с силами. – Элейна! Матра эй Фильхо, наши молитвы услышаны. Мой несчастный малыш спрашивал о тебе. – Диониса взяла Элейну за руку и повела за собой.
Мать выглядела уставшей и измученной. Элейна покорно последовала за ней, пораженная изменениями, происшедшими с Дионисой. Беатрис чуть-чуть от них отстала.
Вскоре они вошли в небольшую боковую комнату. Отвратительный запах гниющей плоти перебивал все остальные. Не говоря ни слова, Диониса протянула дочерям носовые платки. Элейна прикрыла нос. Беатрис решительно подошла к кровати.
К Агустину.
Возле постели на коленях стояла санкта и молилась. Элейне было достаточно одного взгляда на обгоревшие руки, лицо и закрытые глаза – Агустин забылся беспокойным сном – и глотка спертого воздуха, чтобы пожелать только одного; скорейшей кончины своего несчастного брата. Ее платок уже промок от слез.
Санкта посмотрела на Беатрис, опустившуюся рядом с ней на колени, кивнула и повернулась к Элейне.
– Вы его старшая сестра? Он спрашивал о вас, но я дала ему снотворное. Надеюсь, он проспит много часов, я молюсь об этом.
– Еще есть надежда? – севшим голосом спросила Элейна.
– Нет. Мне очень жаль.
– Я останусь, – сказала Беатрис. – Ты знаешь, куда тебе нужно идти, Элейнита?
– Да. – Элейна вышла из комнаты. Мать последовала за ней.
– Правда ли, что Сарио убил Андрее? – осторожно спросила Диониса. Казалось, она боится услышать правду.
– Да. Я должна идти к Вьехос Фратос.
К ужасу Элейны, мать согласилась без всяких возражений. Она молча вернулась в комнату Агустина.
Элейна по лестнице поднялась в ателиерро. “Чудовище. Чудовище. Чудовище”. Каждое слово совпадало с каждым новым шагом, с каждой новой ступенькой. “И я ничуть не лучше, раз согласилась у него учиться”.
По приказу дяди Дамиано впустил Элейну. Иллюстраторы стояли вокруг портрета Сааведры, рассматривали детали и спорили между собой. Их осталось так мало. И они казались такими слабыми, особенно по сравнению с силой, исходившей от Сарио. Ничего удивительного в том, что он презирает их. Ничего удивительного в том, что он хочет восстановить былое могущество Грихальва.
'Эйха! Скоро ты начнешь их убивать по приказу Сарио”.
– Вы видите тайнопись? – спросила Элейна. Они заворчали, но пропустили ее к портрету. – Вот здесь начинается узор… Где Кабрал?
– Он не обладает Даром, – мрачно ответил Гиаберто.
– И я не обладаю Даром. Он здесь самый старший. Именно его воспоминания о портрете заставили вас увидеть правду, разве не так?
Иллюстраторы были настолько деморализованы, что не стали возражать и послали Дамиано за Кабралом. Как только он ушел, споры возобновились. Никто не хотел признавать ужасной правды.
– Но людей невозможно заталкивать в картины и вынимать их оттуда! – запротестовал Тосио. – Так не бывает. Наверное, он написал этот портрет для того, чтобы заставить ее покинуть Тайра-Вирте.
– Нет. – Гиаберто покачал головой. – Элейна права. Здесь записаны именно запирающие заклинания, а не какие-то другие. Дамиано десять дней работал с архивами и нашел описание, сделанное во времена Коссимио Первого. Сааведра действительно переместилась с одного места на другое – внутри картины.
Один лишь Тосио что-то проворчал себе под нос. Остальные, судя по их потрясенным лицам, уже поверили.
– Но если Сааведра и в самом деле жива, – продолжал Гиаберто, – то что нужно сделать для ее освобождения?
– Я самым тщательным образом изучила портрет, – ответила Элейна. – Дверь кажется мне
