где рядом с окончанием «В дни поражений и побед» были напечатаны стихи Пастернака:
Впрочем, может, такого и не было. Слишком уж литературно звучит предположение. Но, во всяком случае, тогда он, разом, рывком уехал из Ленинграда, где, судя по письмам к сестре, собирался обосноваться надолго.
И дело, наверное, не только в том, что был он влюблен в пространство. Он словно почувствовал, что, хотя за плечами уже немало, предстоит еще пройти много дорог, грустить и радоваться, побеждать и терпеть поражения, отчаянно работать, чтобы потом легли на бумагу такие простые, ясные и тихие строчки: «Городок наш Арзамас был тихий, весь в садах, огороженных ветхими заборами…»
Когда в 1930 году в Кунцево из Перми пришла от Б. Назаровского книжка «Жизнь ни во что», Аркадий Гайдар, автор «Школы», не стал перерабатывать ее вместе с «Давыдовщиной». Все это было уже позади и далеко.
Мне кажется, что отца я увидел сразу, ясно и отчетливо, увидел и запомнил всего, от сапог до папахи, именно таким, каким он и остался для меня на всю жизнь.
Высокий, сильный, добрый, улыбчивый, справедливый, смелый.
Вокруг него всегда возникала радостная атмосфера игры, сказки, приключения. Она захватывала и меня, и ребят со двора, и всю ребятню по соседству.
В дождливый день он уводил ребят в ближний лесок. «Кто сумеет правильно разложить костер и разжечь его с одной спички?»
Своим маленьким друзьям он делал иногда настоящие мужские подарки, веши, которые с удовольствием покупал и для себя: компас со светящимся циферблатом, перочинный нож с несколькими лезвиями.
Учил обращаться с оружием. Не мог равнодушно пройти мимо тира. Отлично стрелял сам и насыпал ребятишкам свинцовые пульки для духового ружья, после которых ладони оставались восхитительно черными.
Но все это не значит, что Аркадий Гайдар был с детьми неизменно добр, неизменно щедр и ласков. Он мог быть строгим, суровым и даже, что было еще хуже, уничтожительно-насмешливым. Терпеть не мог трусов, хвастунов, ябед.
Он проверял на смелость. Мог сказать на прогулке, когда уже темнело: «Иди, пожалуйста, до конца оврага один. Не боишься? Ну вот, и хорошо. Я подойду через семнадцать минут».
Никогда не торопился отказать в какой-нибудь мальчишеской просьбе. Подумает, прикинет. «Да, можно». Но если уж «нет», значит, излишни и просто невозможны какие-то разговоры. Было у нас Слово. Не «честное слово», не «честное-пречестное», а просто — Слово. Свои обещания он выполнял свято, но и ты попробуй не выполни…
Александр Фадеев отмечал демократизм Аркадия Гайдара, указывая, что герои его книг — дети солдата, стрелочника, крестьянина… Так оно и есть, конечно. Но думаю, что его демократизм состоял еще и в неподдельном уважении достоинства каждого человека, взрослый он или маленький.
Из дневников: «Пятилетний Анатолий Федорович очень со мной дружит», «Запомнился пионер Колесников — угловатые плечи, жест — рукой к земле. Говорил крепко и хорошо». Рядом: «Неважное выступление красного командира».
Не только ребят, но и своих товарищей втягивал Аркадий Гайдар в игру или в веселый розыгрыш.
Константин Паустовский вспоминает:
«Гайдар любил идти на пари. Однажды он приехал в Солотчу ранней осенью. Стояла затяжная засуха, земля потрескалась, раньше времени ссыхались и облетали листья с деревьев…
Ни о какой рыбной ловле не могло быть и речи. На то, чтобы накопать жалкий десяток червей, надо было потратить несколько часов.
Все были огорчены. Гайдар огорчился больше всех, но тут же пошел с нами на пари, что завтра утром он достанет сколько угодно червей — не меньше трех консервных банок.
Мы охотно согласились на это пари, хотя с нашей стороны это было неблагородно, так как мы знали, что Гайдар наверняка проиграет.
Наутро Гайдар пришел к нам в сад, в баньку, где мы жили в то лето. Мы только что собирались пить чай. Гайдар молча, сжав губы, поставил на стол рядом с сахарницей четыре банки великолепных червей, но не выдержав, рассмеялся, схватил меня за руку и потащил через всю усадьбу к воротам на улицу. На воротах был прибит огромный плакат:
СКУПКА ЧЕРВЕЙ ОТ НАСЕЛЕНИЯ
Этот плакат Гайдар повесил поздним вечером…»
К воспоминаниям Константина Георгиевича можно добавить и непубликовавшуюся часть его рассказа.
Вскоре возле дома, к которому в обмен на рыболовные крючки ребята таскали банки с червями, появился милиционер. Прочитал плакат. «Так писать нельзя! Скупкой у населения могут заниматься представители организаций. Придется снять», — сказал он. «А как можно?» Милиционер задумался. «Ну, если бы срочно куплю червей, тогда, пожалуй, можно. И то через контору горсправки…» — «Так что, снимать?» — «Червей-то у вас теперь хватит?» — «Вроде хватит». — «Если хватит, снимайте!»
В поведении Аркадия Гайдара была та свобода, раскованность и нестандартность поступков, которые нередко ставили людей в тупик.
Хорошим весенним днем он шел по московскому бульвару, опять при деньгах и в отличном настроении. Увидел продавца воздушных шаров, купил сначала один шарик, а потом, подумав, всю связку: «Ребят во дворе много, пустят наперегонки, то-то будет праздник».
Но если по бульвару идет человек с пестрой кучей воздушных шариков, за кого его примут прохожие?
— Почем шарики?
— Не продаются.
— Мне голубой, пожалуйста.
— Не продаются.
— Шары почем, гражданин?
Долго так, естественно, продолжаться не могло. Симпатичным покупателям Аркадий Гайдар начал раздавать шары бесплатно. Несимпатичным отказывал.
Позвали милиционера…
Милым лукавством пронизано письмо, отправленное Аркадием Гайдаром Ермилову в редакцию журнала «Красная новь».
«Дорогой т. Ермилов. Я вчера написал письмо т. Вармуту с просьбой одиннадцатого февраля прислать еще денег, а ночью увидел очень плохой сон, будто бы 11-го не прислали, а потому, пожалуйста, посоветуй ему 11-го не присылать, а прислать лучше 6-го февраля.
И если вы пришлете 6-го февраля, то я даю Тимур-Гайдаровское слово, что как только устроюсь, сейчас же допишу рассказ на один печатный лист… и пришлю вам.
Рассказ будет, по-моему, очень славный — я уже его читал кое-кому еще в Москве.
Если же не пришлете, то рассказ, вероятно, хорошим не получится, потому что по замыслу он должен быть очень простой и светлый. А у меня с горя в голове будет все время вертеться разное… и рассказ
