– Куда ж ты нас тащишь? – заголосила бабка Дарья. – Здесь сторона чужая. Мы к сродственникам едем, помирать нам пора.
– Ладно, ладно, какие там сродственники! Повременят они, и тебе еще помирать рано. Будешь около телеги ходить, из лесу уголь и руду возить. И девчонка пригодится за конем ходить.
Гнедко потащил телегу дальше, путники миновали первые избы, такие же, как в Пеньках, черные, покосившиеся, курные, с дымом, валившим прямо из дыр в крышах. Но из изб доносился приятный запах свежеиспеченного хлеба, и путники после стольких дней беспокойной дороги невольно думали: «Теперь бы миску щей!»
6. ЧУГУННАЯ ПЛАВИЛЬНЯ
Дед и остальные путники расположились в съезжей избе, а Касьян вышел к реке посмотреть на завод, о котором он много слышал.
«Как это можно, – думал он, – заставить реку колеса вертеть и молотами бить?»
Касьян никогда не уходил из Пеньков, и то, что он здесь увидел, показалось ему диковинным.
Небольшая речка была запружена четырьмя плотинами, и возле них расположились приземистые темные строения. Из них глухо доносились тяжелые удары.
«Там водяные молоты железо бьют, – соображал Касьян, – и все это построено по умыслу этого хмурого немца в развевающемся шабуре и широкой шляпе. Ну и башковитый же парень!»
Возле второй и третьей плотины подымались две приземистые пузатые печи, сложенные из тесаного камня. Печи казались Касьяну очень высокими после того маленького горна, у которого он работал с дедом Тимофейкой. «Вот это, наверное, сыродутные домницы, где плавится здешняя руда», – подумал Касьян и подошел к одной из домен.
Домна была сажени в четыре-пять вышиной. С двух сторон у ее подножия были прилажены громадные трехсаженные кожаные мехи. Мехи раздувались и сжимались сами, без помощи рабочих. Подойдя ближе, Касьян увидел, что они движутся с помощью деревянных рычагов и большого мельничного колеса. Мехи действовали непрерывно, и два железных сопла снизу хриплыми вздохами вдували воздух в дымящуюся закоптелую домну. Касьян оглядел мехи и сообразил, что, отведя рычаг, связанный с колесом, можно остановить действие мехов.
К верхушке домны вел довольно крутой земляной накат с помостом, устланным бревнами. Тощий конь с выступающими ребрами, надрываясь, тащил телегу, груженную железной рудой. Возчик и двое рабочих помогали втаскивать телегу. Конь, с дрожащими от усилия ногами, скользил по бревнам и не мог вытянуть телегу. Касьян подбежал к телеге, напер сзади плечом, и конь, громыхая копытами, втащил телегу на верх помоста.
Здесь рабочие переложили тяжелые куски руды в ручные тачки и придвинули их к железной заслонке в стене домны.
Старичок-немец, одетый так же странно, как тот человек, которого они раньше встретили, делал записи свинцовым карандашом в маленькой книжечке.
– Ну, готовы? – спросил немец.
– Готовы, – ответили рабочие у тачки.
– Колошник! – крикнул немец.
Стоявший у железной заслонки рабочий в кожаном фартуке и больших кожаных рукавицах со страшным напряжением ухватился крюком за кольцо заслонки и отодвинул ее. Клубы дыма и языки пламени вырвались из отверстия, Рабочие быстро подкатывали тачки к отверстию, опрокидывали руду и отбегали назад.
Последний рабочий, приблизившись, зашатался и остановился, – его обдало клубом дыма. Он несколько мгновений стоял, закрыв лицо рукой, и упал бы вперед, но Касьян, подскочив, схватил его под руки и оттащил назад. Рабочий бессильно опустился на землю.
– Это какой баловник! Скорей бросить колошу в домну! – кричал старичок-немец.
Касьян, жмуря глаза и задерживая дыхание, поднял тяжелую тачку и опрокинул ее вперед в отверстие, извергавшее пламя и дым. Дверца закрылась. Рабочие, отхаркиваясь и сплевывая, отошли в сторону. Дым слепил глаза, царапал горло. Новая телега поднялась по накату с большой корзиной древесного угля. Возчиком была маленькая девочка в заплатанном холстинном сарафанчике.
– Чего смотришь? – закричал немец Касьяну. – Надо помогать!
Касьян схватил за край плетеную ивовую корзину и вместе с двумя рабочими опрокинул уголь в раскрывшуюся дверцу колошника.
Старичок-немец пристально смотрел подслеповатыми глазами на Касьяна.
– Смотри-ка, парнишка, – сказал он, – какое у домны большое брюхо. Ей надо в день десять телег руды и двадцать телег угля. А всего это пятьсот пудов. А из этого домнушка выпустит сто или сто двадцать пудов хорошего чугуна. Мне здесь очень нужно иметь такого здорового работника, как ты, помогать сыпать руду и уголь домне в брюхо. Как стемнеет сегодня, ты увидишь, как из этого чугуна мы сделаем настоящую пушку, из которой можно стрелять, и к ней сразу двести штук ядер, по восемь фунтов каждое ядро.
– Ладно, приду посмотреть.
– Нет, ты не будешь смотреть, ты будешь помогать. Мне здесь нужен такой медведь, который легко опрокидывает корзину с углем и рудой.
– Никак не могу, господин немец. Я иду дальше, в Тулу.
– Какое мне дело до твоей Тулы! Вот работник Федька, баловник, не хочет работать. Я скажу моему хозяину герр Марселису, что ты здесь останешься работать. Не разговаривай, слушай мое слово, доннэр вэттэр![38]
Рабочий, которого оттащил Касьян, кашлял и глухо сказал:
– За что же, Христиан Иванович? Пожалейте, я совсем хворый, грудь ломит. Трудно тачку поднять. Где же мне до убитого глаза работать?[39] – Он с трудом встал.
