не имели возможности приготовить себе пищу. Все тяжелые обозы были оставлены в Талькане. Одна неотвязная мысль сжигала монгольского повелителя: нагнать Джелаль-эд-Дина, который с остатками своей гвардии спешно направлялся через афганские перевалы к Индии.
Как только Чингиз-хан ушел в горы, на его тяжелые обозы напал спустившийся через снежные хребты начальник гарджистанской горной крепости Ашир-эмир Мухаммед Марагани.
Он увез с собой столько телег с золотом и другим добром Чингиз-хана, сколько мог захватить; угнал большое количество лошадей и освободил много пленных.
Потом эмир Мухаммед Марагани исчез со всем награбленным добром в трущобах Гарджистана.
Только через год Чингиз-хан послал в Гарджистан отряд, который после пятнадцатимесячной осады разгромил все крепости горцев.
Радостный и веселый примчался Джелаль-эд-Дин к шатру Амин-аль-Мулька. Подъехав к входу, он осадил коня. Из шатра неслись злобные крики, звон разбитой посуды.
– Начинается старая песня – дележ добычи! – сказал Джелаль-эд-Дин, сходя с коня, и бросил поводья джигиту.
Он вошел в шатер и увидел дикую свалку: ханы и эмиры, недавно еще сражавшиеся бок о бок против монголов, теперь готовы были растерзать друг друга. Туркменский хан упрекал двух кипчакских ханов, что они получили от монголов верблюда, нагруженного золотом и подарками, за что обещали покинуть Джелаль-эд-Дина. Кипчакский хан ударил плетью по голове Аграка, предводителя воинов кельд-жа, и кричал:
– Ты обвиняешь других, а сам тоже получил дары от монгольского владыки.
После этого Музафар-Малик, предводитель афганцев, и Азим-Мелик, вождь харлуков, стали уверять, что из их объединенного войска ничего путного выйти не может, что все смотрят в разные стороны, все хотят уйти в свои земли, а также стремятся в Гарджистан, чтобы там урвать часть из захваченного золота в обозах Чингиз-хана. Некоторые ханы стали жаловаться на высокомерие и грубость кипчаков, которые держатся как господа среди других племен и постоянно их унижают и оскорбляют.
– Эти самые ханы раньше боялись монголов. Они уверяли, что монголы не похожи на обыкновенных людей, что стрелы и удары мечей не могут их поранить, а поэтому они непобедимы. Поэтому же монголы будто бы не страшатся никого на свете, и нет такой силы, которая могла бы бороться с ними и их победить. А теперь, когда мы их разбили, все увидели, что и монгольское племя так же, как и все люди, может быть ранено, истекая такой же, как у всех, кровью. Теперь кипчаки переполнялись хвастовством и стали оскорблять нас, бывших главными противниками монголов и разгромивших их при Перване…
Джелаль-эд-Дин стоял, сложив руки на груди, и с грустью смотрел на ссорившихся вождей.
– О чем вы спорите? – сказал он. – К чему эта вражда? Я чувствую, что тень Чингиз-хана незримо бродит здесь среди вас и подсыпает золото в ваши кошельки. Знайте, что если вы разойдетесь по своим землям, то Чингиз-хану легко будет одолеть каждого из вас в отдельности. Если же мы будем держаться дружно, вместе, как это было в битве при Перване, то станем неодолимы, и я клянусь вам, что мы разгромим этого страшного старика, освободим родину от его диких полчищ и будем свободно и спокойно жить в любимых нами землях Хорезма!
Но уговоры Джелаль-эд-Дина были напрасны, и половина войска от него ушла. С бешенством отчаяния он смотрел, как ханы садились на своих коней и уезжали, покидая лагерь. С ним остались только верный Тимур-Мелик и преданный, непоколебимый Амин-аль-Мульк. Теперь надежд на разгром Чингиз-хана уже не оставалось…
Печальный сидел он при входе в шатер и по своей привычке точил иззубренный в бою меч.
Вдруг он увидел скачущего к нему всадника. Подъехав, тот резко осадил коня – это была Бент-Занкиджа. Она соскочила с седла и стояла вытянувшись, опираясь на маленькое копье.
– Бадавлет, я привезла тебе ответ от монгольского дракона.
Джелаль-эд-Дин вскочил:
– Ты все-таки бесстрашно побывала у него?! Я никогда не забуду твоей услуги. Но как случилось, что этот хищный тигр тебя выпустил живой из своего логова?
Бент-Занкиджа рассказала о своей беседе с Чингиз-ханом, об его ответе с угрозой Джелаль-эд-Дину и о беспрепятственном выезде из монгольского лагеря. Она добавила: «Там, где славный богатырь погибает, там часто слабая женщина находит безопасную тропу».
– Эта угроза Чингиз-хана страшна, – сказал, нахмурившись, Джелаль-эд-Дин. – Кислолицый старик попусту никогда ничего не говорит и если что обещает, то сделает. Но меня сломить трудно, и я не прекращу борьбы! Из этого ответа я вижу, что сейчас нам нужно быстро сняться с этого лагеря и уходить в афганские горы и ущелья. Ты же, мой юный, смелый и преданный друг, впишешь интересную страницу в твоей книге, рассказав о своей беседе с «потрясателем вселенной» Чингиз-ханом… Мы пойдем к границам Индии, перевалив через афганские хребты, и там я соберу войско, достаточно сильное, чтобы встретиться в решительной схватке с монгольским повелителем и перегрызть ему горло!
После ухода союзных отрядов Джелаль-эд-Дин уже не мог вступить с монголами в открытый бой, как хотел раньше, – его войско уменьшилось в два раза. Поэтому он спешно отправился на юг.
Его задержала быстрая и многоводная река Синд, стесненная горами. Султан искал лодок и плотов, чтобы переправить войско, но стремительные волны разбивали все суда о высокий скалистый берег.
Наконец привели одно судно, и Джелаль-эд-Дин пытался посадить в него свою мать Ай-Джиджек и других спутниц. Но и это судно развалилось от ударов волн о скалу, и женщины остались на берегу вместе с войском.
Вдруг примчался гонец с криком:
– Монголы совсем близко!
А ночь в это время все затянула своим покрывалом.
Чингиз-хан, узнав, что Джелаль-эд-Дин ищет переправы через Синд, решил его захватить. Он вел войско всю ночь и на заре увидел противника.
Монголы стали приближаться к войскам султана с трех сторон. Они остановились несколькими полукругами, а река Синд была как бы тетивой лука.
Чингиз-хан послал Унер-Гулиджу и Гугуз-Гулиджу с их отрядами оттеснить султана от берега, а своему войску дал приказ:
– Не поражайте султана стрелами, повелеваю схватить его живым и притащить ко мне на аркане.
Джелаль-эд-Дин находился в середине мусульманского войска, окруженный семьюстами отчаянными всадниками. Заметив на холме Чингиз-хана, который оттуда распоряжался боем, султан со своими джигитами бросился в атаку с такой яростью, что погнал монголов, даже сам монгольский владыка обратился в бегство и помчался, нахлестывая плетью коня. Казалось, что победа могла перейти в руки Джелаль-эд-Дина, но дальновидный и осторожный Чингиз-хан перед битвой спрятал в засаде большой отряд отборных воинов. Они вылетели сбоку и напали на Джелаль-эд-Дина. Отбросив его, они понеслись на правое крыло, которым начальствовал Амин-аль-Мульк. Монголы смяли его ряды, оттеснили в середину войска, где все воины перемешались и стали отступать.
Затем монголы разбили также и левое крыло. Джелаль-эд-Дин продолжал биться вместе со своими преданными джигитами до полудня и, потеряв обычное спокойствие, бросался как затравленный зверь то на левое, то на правое крыло.
Монголы помнили приказ кагана: «Не пускать в султана стрел», – и кольцо вокруг Джелаль-эд-Дина все сжималось. Он бился бешено, стараясь прорваться сквозь ряды врагов.
Поняв, что положение стало безнадежным, султан сбросил шлем, кольчугу и другие воинские доспехи и оставил себе только алмазный меч. Он вскочил на любимого туркменского коня, направил его к реке и с ним кинулся с высокой скалы в темные волны бурного Синда.
Переплыв реку и взобравшись на крутой берег, Джелаль-эд-Дин погрозил оттуда мечом Чингиз-хану и ускакал, скрывшись в береговых зарослях.
Чингиз-хан от чрезмерного удивления положил палец на рот, показал на Джелаль-эд-Дина сыновьям и сказал:
– Вот каким у отца должен быть сын!
Монголы, увидев, что султан бросился в реку, хотели вплавь пуститься за ним в погоню, но Чингиз-хан
