Наконец, в «беге к морю» оказалось, что наличие фронта, уже установившегося в восточной половине театра войны, требовало повышенных темпов флангового маневра.
г) Стратегическая внезапность и разведка
Как неоднократно было показано в предыдущих главах, разведка отказала с обеих сторон, что имело крайне существенное значение для хода операций. Французское главное командование вплоть до приграничного сражения не смогло распознать с достаточной точностью распределение наступающих германских сил (см. главу вторую). Кав. корпус Сорде, посланный в первых числах августа для разведки района, севернее Нефшато, доносил в главную квартиру 13 августа, что немцы заняли линию реки Урт, сильно ее укрепив; в действительности, 3–я германская армия находилась восточнее этой реки в движении прямо на запад; кав. корпус не смог дать никакой сколько-нибудь точной картины движения германских армий через Бельгию и Люксембург[390]. 3–я и 4–я французские армии не сумели использовать имевшиеся возможности и организовать разведку, чтобы установить состав 3–й германской армии и направление движения ее корпусов[391]. В результате приграничное сражение происходило в условиях почти полной неизвестности о противнике. Однако, после приграничного сражения информация Жоффра о движении германских армий становится более точной. Особенно важное значение получили своевременные сообщения о повороте Клюка на юго-восток, о движении его корпусов, восточнее Парижа и т. д.
С германской стороны дело обстояло еще хуже. В шлиффеновском плане имелась тенденция осуществить маневр, не считаясь с тем, что станет делать противник. Сколько-нибудь точная и обстоятельная информация о передвижении союзных сил левого крыла отсутствовала. Положение, в котором находилось германское главное командование во время Марнской битвы, было крайне незавидным.
Главное средство стратегической разведки той эпохи — кавалерия — было использовано совершенно неудовлетворительно. Авиация уже, правда, давала весьма ценные сведения, но это были еще первые робкие шаги.
С обеих сторон отсутствовала четкая работа штабов по изучению полученных данных и быстрому использованию их для оперативных целей[392].
Все эти факты с достаточной отчетливостью установлены в имеющейся литературе. Но выводы из них все же неясны. Отсутствует мера того, как именно дефекты разведывательной работы отразились на ходе операций. Картина станет иной, если их связать с тем, что только что изложено.
Правильно организованная и удачная разведка снижала бы роль стратегической внезапности, сокращала бы активное время, которым, благодаря этой внезапности, располагал противник. Пример Клюка на Марне достаточно показателен. В плане же всего маневра очевидно — чем скорей Жоффр узнал бы точное распределение германских сил по фронту наступления, тем раньше смог бы он предпринять контрманевр[393].
В действительности же немцы имели в своем распоряжении полный выигрыш стратегической внезапности так, как он предусматривался Шлиффеном. Однако, Шлиффен и в данном случае не занимался точными расчетами. Он только в общей форме считал, что полученного преимущества будет достаточно для успешного завершения всего маневра. Факты показали, однако, обратное.
В новых условиях развертывания массовых армий возможностей скрыть и замаскировать маневр оказалось гораздо меньше, чем в прошлых войнах. Это вытекало не только из наличия новых средств разведки и связи (не забудем, что в эпоху Наполеона не было, например, телеграфа[394], но, главным образом, в силу указанной ограниченности поля маневра. Как маневр через Бельгию, так и фланговый маневр со стороны Парижа стали быстро известны противнику, и лишь масштаб их был в обоих случаях неизвестен. Активное время, которое получается в результате выигрыша темпа оказывается поэтому малым, и реакция противника следует быстрее. Необходимо как можно быстрее и энергичнее использовать его.
Чем выше подвижность маневренной массы, тем больше эффект стратегической внезапности.
д) Оперативная подвижность 1–й германской армии
1–я германская армия по охватывающей дуге от Маастрихта до Парижа должна была пройти около 400 км. 4–я же германская армия от Трира на запад до Мааса должна была пройти около 100 км, склоняясь к югу до Марны, еще около 100 км. Следовательно, 1–й армии предстоял вдвое более длинный путь. Фактически разница была еще более значительна.
Радиус гигантской дуги, по которой наступала 1–я армия, может быть приближенно определен расстоянием от Вердена (центра круга) до Брюсселя — около 200 км; в дальнейшем он возрастал (расстояние Париж — Верден свыше 200 км). Это пространство (от окружности до центра) должно быть заполнено другими армиями наступающей массы (2–я, 3–я, 4–я, 5–я).
Если мы примем теперь как безусловную предпосылку, которую не раз подчеркивал Шлиффен, что охватывающее крыло (1–я–5–я армии) должно было равняться направо, т. е. по 1–й армии, то могут быть все же два варианта: или равнение должно было вестись то быстро и свободно, легко, так сказать, наступающей вперед 1–й армии, либо равняться пришлось бы по отстающей, запаздывающей, медленно (относительно) продвигающейся вперед 1–й армии, разница громадная и даже решающая для судьбы всего маневра захождения. В первом случае маневр действительно диктует волю противнику, как этого и хотел Шлиффен. Неприятельский фронт разрушается под мощным фланговым давлением; «граблям» остается лишь подбирать разгромленные части и не допускать им проскочить между зубьев, а также вцепиться в них и этим по мере возможности сковать противника. Тогда и отступление последнего станет не таким простым делом, как показала первая стадия борьбы, под тяжкой угрозой с запада союзные армии не могли сохранить равновесия и хладнокровия. Задержка грозила бы им катастрофой; 1–я армия действительно стала бы ведущей силой фронта захождения правым плечом.
Второй случай не требует никакой силы воображения, так как именно он произошел в действительности. В этом случае решающая роль перешла к фронту охватывающего крыла, который своей мощью опрокидывал встречающееся сопротивление. Но это фронтальное столкновение приводило к тому, что шаг за шагом терялся эффект маневра, который становился второстепенным фактором для достижения частных успехов над противником. Достигнутые успехи в фронтальных битвах, не имея решающего характера, принесли в конечном счете вред, раздергивая фронт наступления. Часть армий выскочила вперед, а обходящий фланг сильно отстал.
Роль 1–й германской армии была вдвойне сложна. Прежде всего, трудна сама по себе была эта задача покрыть в кратчайший срок 400 км до Парижа. Но еще более сложна была задача в этом движении — вести вперед все охватывающее крыло, ибо здесь нужно было не только идти вперед, но и быть впереди прочих армий.
Зададим себе вопрос: как быстро должна была 1–я армия для успеха маневра покрыть расстояние в 400 км до Парижа? Этого вопроса не ставил со всей ясностью Шлиффен. Он рассчитывал на быстрый, но близкий к нормальному, марш пехоты. Беря кругло скорость движения в 20 км в сутки, получаем 20 дней. Почти в такой именно срок и дошла 1–я армия до Парижа (с 18 августа по 4 сентября). В этом смысле план Шлиффена имел, следовательно, реальную базу. Расчет Шлиффена основывался на том, что французы, развернувшись на северной границе, примут бой, окажутся скованными с фронта, и этим будет завоевано время для обходного маневра 1–й армии. Даже после того, как французы разгадают маневр, для перегруппировки им также потребуется много времени, которое использует наступающий.
Но Шлиффен упустил из виду, что положение 1–й армии на крайнем правом фланге охватывающей массы неизбежно требовало от нее значительно более высокой скорости движения, чем для прочих армий. Начнем с самого элементарного расчета.
Допустим, что 5 армий с фронта Маастрихт — Верден, длиной около 200 км, должны одновременно выйти на линию Париж — Верден той же длины. Допустим, что все они двигаются на отрезках равной ширины, т. е. около 40 км. Длина пути, который следовало бы пройти каждой армии, составила бы, для 1–й армии — 400 км, для 2–й — 320, для 3–й — 240 и т. д. Значит, правофланговая армия, чтобы успеть, должна
