скиф.
Он давно беспокойно двигался, желая вмешаться в разговор.
– Помолчи, Гелон, пусть говорит один Тамир, – шепнул ему его сосед.
Тамир продолжал:
– Наши владения обширны, и тебе никогда не завоевать их. Наша бедность – наша сила. А твое войско, обремененное богатствами стольких народов, которых ты ограбил, теперь с трудом движется, как тигр, который тащит в свою берлогу задранную корову. Наши необъятные равнины, где мы ничего не имеем и ничего не желаем иметь, нам милее и дороже, чем самые богатые города и самые тучные нивы. Только те народы, земли которых ты не обагрил горячей кровью, могут в знак верности обменяться копьями и сделаться твоими добрыми друзьями.
Гелон опять вмешался:
– Между равными и свободными может быть заключена тесная дружба, а равными мы считаем только тех, с которыми нам не пришлось испытать острия нашего копья.
Александр сделал знак Гефестиону и шепнул ему:
– Этого молодого скифа надо придержать, он, видимо, сам навязывается мне на службу.
Затем царь громко обратился к скифам:
– Но разве побежденные мною народы не благословляют моего имени?
Один из сидевших с краю скифов, одетый беднее других, резко ответил:
– Не полагайся на дружбу побежденных тобой. Между господином и рабом нет и не может быть дружбы… Порабощенный народ всегда имеет право восстать, даже во время безмятежного мира.
Лицо Александра исказилось, светлый глаз закатился под лоб.
Базилевс встал, отвернулся от скифов и сказал своим товарищам, которые затихли, вглядываясь в глаза своего вождя:
– Эти варвары вместо покорности навязывают мне свои советы. Не они ли подстрекают согдов и бактрийцев к восстанию? Пусть войска садятся на суда. Мы переходим на скифский берег!
Он повернулся к скифам, насмешка искривила его губы:
– Я вижу, что хотя скифы никогда не выпускают из рук оружия, но среди них имеются люди весьма умные и более просвещенные, чем у других варваров. Я постараюсь последовать и вашим советам, и своему счастью. Но я не предприму ничего безрассудного.
Базилевс поднял руку в знак прощального приветствия и удалился за занавеску.
Тамир поднялся, и за ним другие скифы встали и степенно вышли из шатра.
– Знаешь ли, кто был переводчиком у Двурогого? – спросил Тамира один из саков.
– Вероятно, кто-либо из отряда Мавака, который дрался в великой битве персов при Арбеле?
– Да, это был Сколот, сын Будакена. Он надел иноземное платье и носит волосы по-явански, завитые, как у барана.
– Хорошо, что Будакена не было с нами. Его бы не удержало присутствие царя, и он убил бы своего сына-изменника.
Гефестион с персом-переводчиком подошли к Гелону, уже вскочившему на легкого, золотистого жеребца.
– Царь Азии желает посмотреть твоего коня. Не проедешь ли ты с нами к коновязи, где царская конюшня? – сказал Гефестион.
– Я сейчас догоню вас! – радостно крикнул Гелон медленно отъезжавшему Тамиру.
Затем он повернулся к переводчику и зашептал ему:
– Передай, что я могу пригнать для армии царя десять тысяч баранов. По какой цене будет за них заплачено?
Битва у Могульских гор
«Богатыри, скачите к Могульскому дракону!» – такой призыв Тамир разослал с гонцами по всем сакским кочевьям.
Все знали, что Могульский дракон – это черный скалистый хребет среди голой равнины, перерезанный, точно от удара меча, узким проходом. Река Яксарт стремительно обегает его близ согдского города Ванката и, перепрыгнув через Беговатские пороги, дальше спокойно направляется к северу, по краю Голодной степи.
По ночам костры на курганах вспыхивали красными огнями, вселяя радостную тревогу в молодых саков, не видавших еще большой битвы. Они спешно чинили седла, точили мечи и клялись, что в предстоящем бою добудут себе и железную кольчугу, и голову явана, чтобы подвесить ее над входом в шатер.
Степь всполошилась. Пронеслись слухи, что надвигаются невиданные двурогие люди, что им нет числа, после них остаются развалины, трава вянет и больше не растет. Одни скотоводы погнали стада на север, другие, наоборот, оставив стада у родичей в низовьях Яксарта, сами с повозками, с женами и детьми направлялись на юг, к Могульскому дракону, ожидая после боя богатой добычи. Старухи в повозках, раздувая угли в горшках, берегли огонь родных костров.
Повозки с войлочными юртами громыхали, пронзительно скрипели тяжелые карагачевые колеса, и шестерки быков, запряженных парами, протяжно ревели, когда погонщики покалывали их длинными стрекалами.
В Могульском ущелье, возле горного ручья, раскинулся большой шумный табор. Девушки в длинных, до
