всего обрушилась на меня, — добавил Роланд.
— О, господин судья, вина моя весьма простительна, — отвечал цыган шутливо. — Случай столкнул меня с господином Бержераком, и господин Бержерак по каким-то признакам предположил, что Мануэль — это граф Людовик де Лембра. Я, конечно, воспользовался благоприятным случаем, чтобы составить счастье одному из моих братьев, в надежде, что и на мою долю перепадет малая толика деньжат, благо Мануэля нельзя назвать ни неблагодарным, ни скупым.
Мануэль совершенно растерялся и стал уже сомневаться даже в себе самом.
— Однако это дьявольская интрига, — заметил прево.
Сирано, молча слушавший признание цыгана, при последних словах быстро вскочил со своего места и, подойдя вплотную к Бен-Жоелю, грозно проговорил:
— Послушай, проклятая египетская змея, кого ты думаешь обмануть? Ведь все твои козни будут выведены на чистую воду!
Согнувшись с насмешливым смирением перед Сирано, цыган смело сказал:
— Мои слова — чистейшая правда, сударь.
— Лжешь! — с негодованием воскликнул Мануэль, выходя из оцепенения. — У тебя даже есть письменные доказательства моего происхождения.
— Да, да, они находятся в фамильной книге старика Жоеля. Советую вам, господин судья, обратить внимание на это обстоятельство, — проговорил Сирано.
— Книга, о которой вы говорите, знакома вам? Вы ее видели? — злобно улыбаясь, спросил судья.
— Нет, не видел.
— Так, может быть, хоть вы видели? — обратился судья к Мануэлю, пожимая плечами.
— И я тоже не видел ее, но, хотя я и не интересовался ею в то время, при мне так часто упоминали о ней, что я никогда не сомневался в ее существовании, — ответил Мануэль, опуская голову.
— Вы не видели этой книги по весьма простой причине: ее никогда не было! — проговорил прево резко.
На этот раз в голове Сирано мелькнуло сомнение, одно мгновение он недоверчиво смотрел на Мануэля, но это колебание длилось лишь минуту, и он даже устыдился этого минутного сомнения, извинительного ввиду загадочности всей этой истории. Сирано лишь в эту минуту понял всю гнусность Бен-Жоеля и, взяв его грубо за плечо, спросил, задыхаясь от негодования, клокотавшего у него в груди:
— Так это правда?
— Да, это правда.
Роланд торжествовал. В этот решающий момент все, на кого он рассчитывал, не обманули его ожиданий.
— Господа, вы видите теперь сами, на каком подлом, жалком основании было построено это здание лжи и коварства, — обратился он к гостям — Право, я сыграл в этой комедии роль какого-то безумца, так наивно поверив на слово этому проходимцу К счастью, все это легко исправить, и моя легковерность не принесет мне много потерь.
— О, будь проклят тот день, когда ты вытащил меня из моей нищеты! — воскликнул Мануэль, хватая руку своего друга.
— Еще один вопрос, — сказал судья, заинтересованный своим исследованием — Известна ли вам, Бен-Жоэль, история похищения Людовика де Лембра и Симона Видаля?
Вместо ответа цыган утвердительно кивнул головой.
— Стало быть, этот человек, которого вы называете Мануэлем, это?..
— Это Симон Видаль.
— Ну а где же то похищенное дитя, Людовик де Лембра? Что с ним?
— Он умер восемь лет тому назад, в таборе моего отца. Вот все, что известно мне об этом ребенке, — ответил Бен-Жоэль дрожащим голосом.
— Вы еще должны знать кое-что.
— Что же именно?
— Вам должно быть известно, участвовал ли Мануэль в ваших честолюбивых планах.
Бродяга медлил с ответом: где-то в глубине души голос чести подсказывал ему правдивый ответ.
— Не губи его! — шепнула Зилла.
— Помни! — проговорил Роланд, проходя мимо.
Очутившись между двух огней, цыган стоял в нерешительности. Он прекрасно понимал, что прямой расчет был охранять интересы графа, но в то же время боялся раздражить Зиллу, зная, что одно ее слово могло погубить их.
— Ну, отвечайте, был ли Мануэль вашим соучастником и сообщником в этом деле? — спросил судья.
Этот суровый окрик прервал колебания Бен-Жоеля, и он решительно проговорил:
— Да, Мануэль был моим соумышленником.
— Негодяй! И ты еще так подло, нагло лжешь! Зилла, дорогая моя, ты ведь все знаешь! Ты видишь, судья ошибается, объясни же, скажи ему всю правду. Спаси меня, моя дорогая! — страстно проговорил Мануэль.
Но Зилла, нахмурившаяся было при заявлении брата, теперь снова приняла бесстрастно-холодный вид и, не поднимая глаз, сухо ответила:
— Ни вы, ни мой брат не посвящали меня в свои дела, я не могу ни защищать, ни обвинять.
Мануэль хотел было еще что-то сказать, но судья сухо прервал его:
— Мануэль, вы обвиняетесь в покушении присвоить себе титул и имя графа Людовика де Лембра. Это, как мне кажется, вполне доказано. В ожидании решения суда вы будете заключены в тюрьму, — сказал судья, делая какой-то знак.
В ту же минуту дверь отворилась, и в зал вошел полицейский в сопровождении двух солдат.
— В тюрьму?! — воскликнул Сирано. — Ну нет, это уж слишком, черт возьми!
— Прошу замолчать! Исполняйте ваши обязанности, — обратился прево к полицейскому.
Исполнитель судебной власти поспешно подошел к Мануэлю, требуя его шпагу. Молодой человек бросился в объятия Сирано и, подавляя слезы обиды и стыда, подступавшие к горлу, медленно отстегнул шпагу от пояса и подал ее Бержераку.
Сирано спокойно принял от него оружие и, учтиво протягивая его полицейскому, проговорил сдержанным тоном:
— Это, что бы там ни говорили, шпага дворянина, примите ее с должным уважением! Ну а что касается вас, господин судья, то если вы сказали свое последнее слово, то это еще не значит, чтобы и мне нечего было больше сказать. Товарищ, не робей, смело иди в свое чистилище; не бойся, я свободен и у меня ключ твой в рай! — сказал Сирано, сильно пожимая руку Мануэлю.
Произнеся эти загадочные слова, Сирано весело повернулся на каблуке и снова уселся на свое место, к величайшему изумлению Роланда и судьи, недоумевавших перед таким хладнокровным отношением к окончанию всей этой истории.
— Прощайте, забудьте меня; жизнь моя погублена теперь навеки! — проговорил Мануэль, подходя к Жильберте; он хотел еще что-то добавить, но слезы подступили ему к горлу, и он, чтобы не разрыдаться, быстро выбежал из зала, сопровождаемый полицейским и солдатами.
— О отец, я люблю его! — воскликнула Жильберта, бросаясь в объятия отца.
— Тише, молчи, твои слезы оскорбляют графа! — ответил старик.
— Графа? Так что ж? Все равно я никогда не буду его женой!
— Нет, ты выйдешь за него. Помни, я дал слово, наконец, я так решил! — властно сказал маркиз.
В то время как из зала уносили потерявшую сознание Жильберту, а Бен-Жоэль и Зилла тихо уходили, провожаемые Ринальдо, тот, кого называли Капитаном Сатаной и который в продолжение этой сцены словно охранял свою репутацию, учтиво сидя в уголке, одним словом, наш друг Сирано приблизился
