Было ровно восемь часов, когда Роланд появился в дверях квартиры Сирано.
Поэт в это время беседовал с Сюльписом, но, заметив вошедшего, отослал слугу и любезно предложил стул своему гостю.
— Приступим прямо к делу. Мне нет более надобности взывать к вашей чести, и я хочу лишь разъяснить вам ваше положение, чтобы дать вам возможность спасти свое имя от гласного бесчестия. Это еще возможно и зависит лишь от вашего желания, — начал он.
— Это вступление уж слишком торжественно и притом не совсем ясно, — шутя заметил Роланд.
— Да, вы правы. Будем говорить яснее. Ваш брат должен быть сейчас же освобожден.
— Вы хотите, вероятно, сказать, что Мануэль должен быть освобожден?
— Не перебивайте меня; я сказал не Мануэль, а ваш брат, и повторяю — вы должны немедля освободить вашего брата. Если он находится еще до сих пор в тюрьме, то это лишь благодаря мне. Я хотел дать вам возможность опомниться и исправить свой поступок… Я это делаю ради памяти вашего отца.
— Что вам угодно от меня? Или, иначе говоря, чем можете вы мне угрожать?
— Повторяю, я прошу вас исполнить мой совет и написать пару слов прево, в которых вы признаетесь в своей ошибке. Я говорю ошибке, а не преступлении потому, что хочу пощадить вас. Да, вы должны в коротких словах доказать невиновность Мануэля, и таким способом спасти себя. Чем могу я угрожать, вы сейчас узнаете, теперь же прошу, отвечайте: исполните вы мой совет или нет?
— Ведь я уже раньше ответил вам. Мануэля я никогда не назову своим братом и писать ничего не намерен, — холодно отвечал Роланд.
— Я предугадывал это упрямство, — продолжал Сирано. — Слушайте же: Мануэль — ваш брат, и вы это прекрасно знаете, так как читали в книге Бен-Жоеля.
— Этой книги не существует!
— А я говорю, что она существует. Вот, полюбуйтесь, — проговорил Сирано, показывая старинную книгу и снова кладя се подальше от Роланда. — Кроме того, я могу вам показать рукопись вашего отца, помните, ту, о которой я уже говорил вам, — продолжал он, как будто не замечая сильнейшего волнения своего гостя. — Если эта рукопись находится у меня, то поверьте, что ваши люди ничуть не виноваты в этом они по мере сил и возможностей старались доставить вам удовольствие добыть для вас эту рукопись. Но, увы! — им не повезло, и ваш верный Ринальдо жестоко поплатился за все свои подвиги.
— Вы считаете Ринальдо вашим врагом?
— Правильнее употребить тут время прошедшее. Да, Ринальдо не принадлежал к числу моих друзей.
— А теперь?
— Теперь уж мне все равно это безразлично, — небрежно ответил Сирано. — Он мертв.
— Что, мертв?! — вскричал граф.
— Да, оставив вот это доказательство своей преданности вам, он скоро отдал Богу душу, — проговорил Сирано, указывая на свой еще багровый шрам на щеке.
— Умер!.. — пробормотал Роланд в унынии, задумываясь.
— Когда-то я рассказывал вам историю вашего рождения. Если хотите, теперь я могу прочесть ее вам. Вот она вся здесь записана рукой старого графа. Да, надо примириться с действительностью, друг мой! Вы уже более не граф де Лембра, а Корнье. Завтра об этом заговорит двор и весь город. Повторяю, я даю вам возможность спастись. Пишите прево!
— Хорошо, хорошо, только умоляю вас, не кричите так, нас могут услышать! — умолял граф.
— Так вы сдаетесь? Тем лучше для вас!
— Какой ценой могу я купить ваше молчание?
— Будьте добры присесть к столу; вот вам совершенно новенькое перо, чистенький листок бумаги, соблаговолите написать следующее…
Граф с отчаянием бросился к столу и нервным движением схватил предложенное ему перо.
— Но ведь написать это — значит обесчестить себя?! — крикнул возмущенный Роланд.
— Кончайте и подписывайте! Это признание прочтется в тесном семейном кругу. Конечно, мне придется также показать его прево, но, во-первых, это ваш друг, а во-вторых, ему стыдно будет признаться в такой огромной ошибке и он не будет благовестить о своем позоре по городу, а тайком откроет дверь Мануэлю и выпустит его на все четыре стороны!
— Хорошо, я согласен, но вы должны взамен этой записки дать мне книгу Бен-Жоеля и рукопись моего отца!
— Ну уж нет, это было бы величайшей глупостью! Вы сами научили меня быть осторожным! Если бы я сделал то, чего вы требуете, вы смело могли бы при первом удобном случае убить Мануэля. Так пусть же эти документы послужат уздой для вас.
— Вы можете унижать меня, но не смеете оскорблять и бесчестить! — вскричал Роланд. — Если вы оставляете при себе эти документы, если каждую минуту, когда вам вздумается, можете объявить о тайне моего происхождения, то к чему же моя записка? Отдайте ее мне!
— К тому, что я ведь человек смертный, каждую минуту могу умереть, и эта записка послужит гарантией спокойствия и безопасности вашего брата. Я передам ее Мануэлю. В настоящее время никакая предосторожность не может быть излишней.
— Но…
— Или вы предпочитаете, чтобы я дал Мануэлю вместо этой записки завещание вашего отца, то есть отца Мануэля? Неужели ваша гордость может допустить подобную вещь?
— Довольно! Вы уж слишком предусмотрительны. Я сдаюсь. Кончайте ваше дело. Освобождайте Мануэля!
— Теперь уже слишком поздно! Но завтра еще до восхода солнца ваш брат будет освобожден. Будьте в этом уверены. Воображаю удовольствие прево, когда я разбужу его и передам это в высшей степени приятное для его самомнения известие! Спокойной ночи, граф, я не хочу злоупотреблять своим правом гостеприимного хозяина, — улыбаясь, проговорил Сирано, провожая гостя.
Роланд, кипя бессильным бешенством, быстро направился домой. Целая толпа слуг на почтительном расстоянии следовала за ним.
В голове его бессвязно роились различные мысли. Еще двенадцать часов отделяли его от ужасной минуты освобождения ненавистного Мануэля. В эти двенадцать часов можно добиться многого, конечно, с помощью ловкого и находчивого человека.
— Но где, где найти его! — с отчаянием бормотал Роланд.
Вдруг на пороге своего дома он столкнулся с Бен-Жоелем.
— Бен-Жоэль, это ты?! — с радостью воскликнул граф.
— Да, ваше сиятельство! Уже три часа я жду вас здесь.
— Ступай за мной!
Проводив графа в его спальню, слуги бесшумно удалились.
— Ринальдо убит, а Сирано жив! — воскликнул граф с укором, когда они остались одни.
— Ваше сиятельство, вы не знаете, сколько чудес, ловкости, хитрости и отваги проделали мы во время этой поездки.
— Но что мне за дело до этого, раз все испорчено; все погибло без возврата! Ах, лишь бы только…
— Что, ваше сиятельство?
