нашего фюрера, Адольфа Гитлера, который нашел работу для всех».
По берлинскому радио выступает Розенберг – он обращается к школьникам и студентам. По всей стране учащиеся сидят в классах и слушают идеолога партии, который заявляет: «Германия оказалась вовлеченной в политическую борьбу, которая является одновременно и духовной борьбой, не имеющей прецедента в истории... Необходимо, чтобы все наши сограждане ценили единство Германии. Вы должны служить этому единству, поддерживая в своих рядах дух истинного товарищества». В классах учителя обсуждают речь со своими учениками: что означает дух истинного товарищества в новом рейхе? Первыми отвечают члены гитлерюгенда – это товарищество солдат на фронте, нерушимое единство старых бойцов. Во время речи Розенберга молодые блондины, одетые в черные и коричневые рубашки, думают о том, что их сплотила настоящая мужская дружба, как в годы войны. А уж нацистская партия позаботится о том, чтобы военное положение сохранялось и дальше.
В нескольких сотнях метров от одной из берлинских школ Гиммлер устраивает в своем кабинете в штаб-квартире гестапо совещание окружных руководителей службы безопасности СС, которые следят за штурмовиками. Акция, говорит он, начнется очень скоро. Все руководители по очереди докладывают о том, что они будут делать во время этой акции, после чего Гиммлер отдает последние распоряжения, уточняя детали. В тот же самый день в здание на Бендлерштрассе является Зепп Дитрих и требует, чтобы соединениям лейбштандарта «Адольф Гитлер» было выделено оружие – фюрер поручил им очень ответственное задание.
Тем временем Гитлер устраивает в Канцелярии Берлина чай в честь официальных лиц партии и иностранных дипломатов. Он выглядит отдохнувшим и загоревшим после пребывания на свежем воздухе, но нервным. Один из приглашенных слышит, как он сердито говорит одному из партийных руководителей: «Обе группировки считают, что первыми должны ударить они». О ком это он – уж не о штурмовиках ли Рема и их противниках? Слова фюрера, повторенные всем Берлином, вызывают тревогу у Гиммлера и Гейдриха. Они свидетельствуют о том, что Гитлер еще не принял окончательного решения. Он, наверное, все еще надеется достичь компромисса, а сами СА, по-видимому, убеждены, что Гитлер никогда их не предаст и будет сохранять нейтралитет.
Вечером в среду 27 июня Рем устраивает в своей берлинской резиденции ужин для своих. Взрывы хохота и пение смешиваются со звоном бокалов и шипением шампанского. Подходя к дому Рема, прохожие замедляют шаг и глядят вверх, на открытые окна, откуда доносятся звуки музыки и пение – люди Рема отмечают приближающийся отпуск, женитьбу Эрнста и помолвку другого их товарища – лейтенанта Шольца. Полицейские, стоящие возле дома, просят пешеходов не задерживаться, а машинам делают знак проезжать дальше – и все это не поднимая головы. Это люди Германа Геринга. В тот момент, когда Эрнст и Шольц поднимают бокалы за свое счастливое будущее, их шеф произносит речь в Кельне.
В зале собраний Кельна тысячи мужчин и женщин стоят в удушающей жаре, набившись, как сельди в бочке. С утра жизнь в городе была парализована парадами и приемами в честь министра. Его красный «Юнкерс» приземлился в 1.20. Прежде чем его колеса коснулись земли, он три раза облетел город. Теперь он катится в сторону встречающих Геринга гаулейтера Грохе, Рудольфа Дильса, Хаке и генерал- майоров Вейзеля и Кникмана. В первые же минуты своего пребывания на Кельнской земле Геринг демонстрирует сердечное отношение к своему бывшему сотруднику Дильсу. Перед залом собраний городской ратуши в два ряда выстроились эсэсовцы. Мэр Кельна, доктор Рейзен, дарит Герингу кельтский меч, которому никак не меньше трех тысяч лет. Перед большим парадом, который начнется вскоре перед зданием Оперы, устраивается обед. Полиция, СС, СА и Трудовой корпус гитлерюгенда маршируют, демонстрируя механическую точность движений. Все они держат в руках сотни знамен со свастикой, а грохот их сапог по серому асфальту заглушает порой звук оркестров. Стоя на трибуне, Геринг, широко улыбаясь, бросает тяжелое тело то вправо, то влево, демонстрируя всем собравшимся свое непомерное тщеславие.
Вечером главный зал ярмарки заполнен людьми, которые пришли послушать Геринга. Он заверяет их: «Никто, ни за границей, ни здесь, в Германии, не имеет права утверждать, что желаемого результата можно добиться только кровавым террором». Ничто не говорит о кровавом терроре, и ничто не предвещает его наступления.
В нескольких милях от Кельна, в Эссене, сегодня тоже большой праздник. Никогда раньше, от Берлина до Кельна, от Гамбурга до Нюрнберга и Эссена, не слыхала Германия так много речей и не видала так много парадов.
В Эссене с девяти часов вечера перекрыта Хайссеналлее – завтра состоится свадьба гаулейтера Тербовена. Новые господа великодушно позволяют своим людям участвовать в своих семейных праздниках. Перед отелем «Парк» сооружена большая триумфальная арка. К ней приближается факельное шествие. Пламя факелов пляшет на ветру. Шествие проходит по Шольцштрассе и Адольф-Гитлер-штрассе и останавливается у арки. В нем принимают участие тысячи молодых парней и духовые оркестры, шахтеры и члены гитлерюгенда, штурмовики и полицейские, которые маршируют гусиным шагом. А завершает парад элитный отряд, с которого не сводят глаз все собравшиеся, – это штурмбанн СС № 1, члены которого, одетые в черную форму и белые перчатки, кажутся порождением какого-то мифического чудовища.
Гаулейтер Тербовен стоит рядом со своей невестой. Спина у него прямая, а манера держаться совсем еще юная. Невеста, в длинном, украшенном цветами платье, очень красива. Она счастливо улыбается. Вокруг этой пары, олицетворяющей элиту нового режима, толпятся офицеры в форме. Мимо них с 6.10 до 7.15 маршируют участники парада, а жители Эссена аплодируют этой демонстрации силы и порядка. Режим Третьего рейха производит впечатление монолита: точность движений, неподвижность лиц и плеч – все создает впечатление единой сплоченной массы, из которой невозможно вычленить отдельного человека. Видна только сплошная черная масса, сверкающая оружием, покрытая сталью, неумолимо надвигающаяся. Штурмбан СС № 1 кажется олицетворением нового режима, его силы и мощи, которая способна подчинить себе всю страну и контролировать каждый шаг ее жителей. В Кельне Геринг утверждает, что в Третьем рейхе нет кровавого террора, добавляя при этом: «Все жители Кельна могут спокойно спать в своих кроватях». А другие? Те, кто уже действует или только собирается начать действовать? Какая судьба ждет их? Геринг произносит речь в конце дня в среду 27 июня. В этот же день, утром, доктор Эдгар Юнг уже узнал цену его словам.
Нацистская свадьба
Рассвет четверга 28 июня 1934 года. Небо к востоку от Берлина светлеет и становится похожим на огромный пляж, обнажающийся по мере того, как медленно отступает темнота. На улицах эхом отдаются шаги первых прохожих, спешащих на работу. Перед зданием Канцелярии происходит смена караула. Сержант и три солдата в шлемах, марширующие гусиным шагом, словно оловянные солдатики на немецких часах, выполняют первые приказы нового дня. В рассветной тишине, неподвижной, как спокойное море, обе группы часовых салютуют друг другу, и солдаты занимают свои посты по обе стороны от входа.
Во дворе здания на Бендлерштрассе другой взвод солдат выполняет приказы своих командиров. Солдаты выстраиваются у флагштока, на котором каждое утро поднимается флаг Германии. Во всех казармах повторяется один и тот же ритуал: солдаты щелкают каблуками и их подбитые металлом ботинки звонко цокают по настилу плаца. Точно так же сотню лет назад прусские солдаты выстраивались во дворах своих казарм под пристальным взором молодых офицеров.
В 7.30 улицы уже полны народу. По улицам пригородов едут длинные ряды мотоциклистов, на плацу солдаты отдают честь прибывшим командирам. Солдаты отдают честь, флаг медленно поднимается и, достигнув середины флагштока, замирает. Он развертывается во всю длину, лишь слегка колеблемый свежим ветерком. По всей Германии, от Киля до Дрездена, флаг на общественных зданиях сегодня приспущен. Ровно пятнадцать лет назад, 28 июня 1919 года, Германия вынуждена была подписать Версальский договор, приняв условия, продиктованные странами-победительницами. Эрцбергер, заключивший этот договор, будет потом убит офицерами, которым платили половину зарплаты и которые остро переживали унижение своей страны и мечтали о реванше. Позже рейхсвер, это олицетворение жизненной силы нации, повергнется реорганизации, однако его можно сократить, но невозможно уничтожить. Потом к власти придет Гитлер, объявивший Версаль национальным позором и символом предательства. Так что приспущенные, как в дни траура, флаги означают, что Третий рейх не забыл и не собирается забывать позора поражения. «Пятнадцать лет назад, – гласит приказ, который зачитывают сегодня во всех казармах, – славная германская армия была предана, получив удар в спину. Это не должно
