арочные проемы на хорах, рассеиваясь в тишине часовни, где вечным сном спали благородные мужи в своих каменных золоченых гробах, ожидая Страшного суда. В тусклом свете мягко искрился Камень Судьбы, подобно инею или сиянию звезд.
Король Эдуард смотрел, как мужчины опускают камень в проем пустого сиденья на отделанном искусной резьбой деревянном троне. Рядом стоял его главный художник, который украсил трон для коронаций изображением сидящего короля в окружении мифических птиц и цветочных гирлянд. Когда двое мужчин отступили в сторону, третий поднял деревянное сиденье, которое должно было накрыть камень, заперев его внутри. Шотландия и впрямь превратилась в доминион Англии.
Эдуарду никогда не доведется сидеть на этом троне. Он предназначен для его наследника и тех, кто придет вслед за ним, сонму будущих королей — они станут править страной, основы которой он закладывает сегодня. Много лет назад, в Бордо, он распорядился нарисовать фреску, на которой был изображен король в окружении рыцарей с драконом на щитах. Король на картине сидел на каменном троне, на голове у него красовался узкий золотой обруч, а в руках он держал скипетр и сломанный клинок. И вот этот вымышленный образ почти воплотился в реальность. Подобно Бруту и Артуру до него, его имя останется в веках. Трон Шотландии, корона Артура, меч Исповедника: эти древние символы государственного суверенитета Британии были выставлены напоказ в самом сердце его королевства перед усыпальницей его предка. Это был величайший день. Он означал исполнение клятвы, которую он дал двадцать три года назад, когда вошел в это аббатство босиком, ступая по ковру из цветов.
Барабаны до сих пор гремели у него в ушах…
ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО. АНГЛИЯ 1274 год Подобно медленным и размеренным ударам сердца, звук торжественно отразился от стен Вестминстерского дворца. Эдуард шагал в такт барабанному бою, и его босые ступни безжалостно давили бархат нежно-алых роз и шелк белых лилий. Цветы, тщательно лишенные шипов, сегодня утром раздали толпам людей, заполонивших проход от дворца до аббатства. Женщины истово крестились, когда он проходил мимо. Мужчины склоняли головы, а детей подсаживали на плечи, чтобы еще долгие годы они рассказывали своим сыновьям и дочерям о том, что были там; что видели тот день, когда он стал их королем.
В бездонном голубом августовском небе плескались стяги золотого шелка, свисающие с балюстрад и арочных фронтонов и вывешенные по случаю коронации. Для многих его подданных она стала первой. Только древние старики и старухи помнили, как полвека назад взошел на престол его отец.
Рядом с Эдуардом шла Элеонора, сияющая в своем платье из белой венецианской парчи, расшитом жемчугами. Они вернулись в Англию три недели тому. Она была с ним, когда он принял Крест и начал поход за веру, провела с ним долгие месяцы в Палестине — месяцы, видевшие войну с сарацинами, рождение его дочери и покушение на его жизнь, устроенное мусульманским султаном Бейбарсом. И она была с ним, когда из Англии прибыли гонцы с сообщением, что его отец скончался.
Элеонора шла рядом, и на лице ее подрагивала вуаль. Эдуард поймал ее взгляд, и она напряженно улыбнулась. Для нее это тоже был великий день. В аббатство, мрачной громадой возвышавшееся впереди, она войдет его женой. А выйдет оттуда королевой.
Процессию возглавляли епископы и настоятели, надевшие церемониальные одежды. Кое- кто из них размахивал кадилом, распространяя вокруг запахи благовоний. Позади Эдуарда и Элеоноры гарцевали на закованных в доспехи конях важные бароны и графы, лорды и рыцари, хвастливо выставляя напоказ родовые гербы на накидках и щитах, флажках на кончиках пик и конских попонах. Графы, идущие во главе процессии, торжественно несли королевские регалии: Меч милосердия, жезл, скипетр и усыпанную бриллиантами корону. Когда клирики начали вливаться в аббатство, а за ними последовала королевская чета, всадники не остановились, а заставили своих коней вступить под своды похожего на пещеру помещения. Аббатство освещало пламя тысяч свечей, их огоньки отражались от позолоченных стен и витражных оконных стекол, гробниц из оникса и мрамора, мозаики и разрисованных ширм. С пилястров и потолочных балок и здесь свисали стяги золотого шелка.
Эдуард шел вдоль рядов мужчин и женщин, толпившихся на галереях, на подступах к средокрестию,[57] где был воздвигнут деревянный помост, такой высокий, что под ним, не нагибаясь, мог проехать всадник на лошади. На платформе, украшенной ярко-красными флагами, его ждал архиепископ Кентерберийский. У ступеней, ведущих на помост, королевская чета остановилась. В воздухе стоял звон уздечек и фырканье множества коней.
Эдуард помедлил, прежде чем взойти на платформу, и отыскал взглядом Элеонору. Она улыбнулась ему под тонкой прозрачной вуалью. Отвернувшись, он в одиночестве стал подниматься по ступеням под гулкими сводами Вестминстерского аббатства.
Сколько же он ждал этого дня?
Прошлой ночью он провел свои последние часы в статусе простого смертного в просторной опочивальне замка, где его отец испустил последний вздох. Спальня была расписана сценками, на самой яркой из которых была изображена коронация Исповедника. И в этой живописной комнате, в окружении лиц давно умерших людей и призрака своего отца, Эдуард предался воспоминаниям.
Детство смутно вырисовывалось в образе материнской руки, крепко обнимавшей его за плечи, когда он смотрел, как отец отплывает из Портсмута, направляясь во Францию без него. Затем в памяти всплыл зеркальный облик отца во дворце, хмурого и мрачного, в молчании наблюдающего за тем, как уже он сам отправляется в изгнание. Эдуард припомнил появление де Валансов и щедрые денежные и земельные дары, которыми осыпал их отец и которые привели в такую ярость и настроили против него английских вельмож. Он вспоминал смуту, зреющую в Уэльсе, и орущие глотки и сжатые кулаки баронов в парламенте, и Генриха, дрогнувшего под их натиском. Он вспомнил своего крестного отца, Симона де Монфора, вздымающегося подобно какому-нибудь древнему полубогу над его отцом, и исказившееся от боли лицо короля, когда он узнал о том, что Эдуард заключил пакт с предателем.
Постепенно воспоминания тускнели, и в памяти осталась лишь сгорбленная фигурка отца, удалявшегося, прихрамывая, от ворот монастыря в Льюисе, и злорадно скалящиеся в свете факелов лица Монфора и его людей. Они походили на волков, жадно наблюдающих за тем, как жертва, сама того не подозревая, идет прямиком к ним в пасть. Они подталкивали друг друга локтями и обменивались грубыми шуточками, спеша сполна насладиться унижением короля перед лицом победителя в гражданской войне, человека, который отнял у Генриха его королевство и лишил власти. Именно тогда, сильнее, чем в любое другое время, даже в изгнании в Гаскони под флагом с драконом или на раскисших от дождя полях Уэльса, Эдуард по-настоящему испугался того, что ему не суждено носить эту корону.
Этот день заставил себя долго ждать.
Эдуард приблизился к архиепископу, ожидавшему его на помосте. Здесь, стоя в столбе света перед лицом толпы, он произнес клятву вступления на престол. Его голос звенел под сводами старинного храма, когда он обещал защищать Церковь, вершить справедливость и охранять права короны. А когда все закончилось, архиепископ под руку свел его по ступеням, сквозь клубы дыма от благовоний, вниз, к главному алтарю. Здесь, под звуки песнопений церковного хора, с Эдуарда сняли мантию, под которой оказалась простая льняная рубашка. Приняв из рук епископа Лондона сосуд со святым елеем, архиепископ подошел к нему, дабы совершить обряд помазания, который должен был превратить Эдуарда из обычного человека в короля. Читая псалмы по-латыни, архиепископ погрузил палец в елей. Он заколебался, и рука его застыла над обнаженной грудью Эдуарда.
Опустив глаза, Эдуард понял, чем вызвана подобная нерешительность. Чуть выше сердца, хорошо видимый в распахнутом вороте сорочки, на коже у него змеился отвратительный шрам; рану нанес фанатик-мусульманин, которого султан Бейбарс отправил убить его.
Переодетый убийца пробрался в его жилище в Акре под видом гонца, доставившего дары и послание из Каира. Элеонора была с ним, когда фанатик нанес удар. Эдуард отшвырнул его от себя, прижал к стене и несколько раз ударил, пока подбежавшие рыцари не оторвали его от убийцы и не проткнули того насквозь. И только когда Эдуард, нетвердо стоя на ногах, повернулся к Элеоноре и увидел,
