упасть. Неумолчный рокот моря заглушал его шаги. Так он прошел мимо комнаты, которую делили его сестры. Дальше, из небольшой комнатки, примыкавшей к спальне его родителей, доносился громкий крик. Дверь была распахнутой настежь, и в коридор падал яркий свет свечи. Роберт подкрался ближе, стараясь не обращать внимания на боль в забинтованном колене. Он увидел спину кормилицы, медленно ходившей по комнате, баюкая его сестренку Матильду, которая и стала причиной криков и плача. А потом двинулся дальше, к комнате родителей.
Снаружи он приостановился, боясь услышать голос отца, ведь, возможно, совет уже закончился. Но нет, было еще рано, и он не слышал шагов отца на лестнице. Тем не менее, за дверью царила тишина. Он толкнул дверь, отчего огоньки свечей в спальне дрогнули и пустились в пляс.
— Это ты, Роберт?
Голос матери долетел до него с кровати, изголовье которой закрывал тяжелый полог винного цвета.
— Нет, — пробормотал Роберт, зная, что она имела в виду отца.
Полог заколыхался, когда она села на постели. Мать раздвинула занавеси, волосы каскадом струились по ее плечам. Тени в комнате отразились на ее лице, наложив синяки под глазами и заполнив впадины щек. Рождение Матильды месяц тому не было легким, и его мать с тех пор практически не вставала с постели.
— У тебя что-нибудь болит? — в ее усталом голосе прозвучала тревога.
Колено у Роберта болело невыносимо, как, кстати, и рана на голове, которую ему зашил лекарь, но он не хотел, чтобы такие пустяки помешали ему узнать то, ради чего он пришел в комнату родителей.
— Нет, — ответил мальчик и, хромая, подошел ближе к кровати, будучи не в состоянии и в самом страшном сне представить, что та ужасная женщина из полуразрушенного домика в лесу осмелилась войти сюда, в эту чудесную комнату, с ее драпировками, коврами и резной мебелью. — Расскажите мне о моем рождении.
На лице матери проступило удивление, но потом она отвернулась. У Роберта сжалось сердце. Во взгляде ее читалась вина.
— К чему подобные вопросы?
— Я… — Он сбился и умолк. Тишину, заполнившую комнату, нарушил плач его маленькой сестры. — Матильда, — вдруг произнес он. — Мне вдруг стало интересно, как на свет появился я. Это было не так, как у нее?
Его мать долго смотрела на него, а потом вздохнула.
— Некоторое время мы думали, что ты так и не придешь в этот мир. — Она протянула руку и коснулась его щеки. — Но ты пришел.
Роберт отпрянул, ему не терпелось получить ответ, за которым он пришел. Мальчик решил, что изберет прямоту и откровенность.
— Сегодня я солгал. — Увидев, как мать нахмурилась, он опустил глаза, а потом принялся грызть ноготь, сломанный во время падения. — В лесу я был не один. Кое-кто нашел меня. И помог.
Теперь уже мать отпрянула от сына.
— Это была старая женщина с собаками.
Ее рука судорожно стиснула покрывала.
— Она сказала мне кое-что. — Роберт нашел взглядом глаза матери. — Она сказала, что принимала мои роды.
— Да, — пробормотала графиня.
Роберт покачал головой; ему не хотелось в это верить.
— Но она же ведьма! Как вы могли позволить ей… — Голос у него прервался. При мысли о том, что грязные руки старухи первыми коснулись его, Роберта едва не стошнило. Ему даже не пришло в голову, что в те времена она, несомненно, была моложе. В его глазах она навсегда останется сгорбленной старой каргой.
— Одни называют ее ведьмой, — негромко проговорила мать, — а другие — целительницей.
— Я полагал, что меня принимала Эда. Вы говорили мне, что она помогала при родах всех ваших детей, даже Маргарет. — Роберт заметил, как вытянулось и посуровело лицо матери при столь небрежном упоминании его сводной сестренки. Первым мужем матери был рыцарь, который погиб во время крестового похода, когда она уже была беременна. Брат по оружию этого рыцаря, сэр Роберт Брюс, вернулся из Святой земли, чтобы сообщить вдове о случившемся и о том, как они стали близки. Всего через несколько месяцев они спешно поженились, даже не испросив разрешения на брак у короля Александра, который в гневе лишил обоих принадлежащих им земель. И только благодаря заступничеству лорда Аннандейла скандал удалось замять, а отцу Роберта было позволено присоединить Каррик к своим владениям по праву женитьбы.
— Эда на самом деле принимала тебя или, по крайней мере, пыталась. Ты умирал во мне, Роберт. — Глаза матери вдруг ярко вспыхнули в пламени свечей. — Схватки продолжались слишком долго. Эффрейг в то время еще жила в деревне. Ее все хорошо знали как целительницу. Она спасла твою жизнь. И мою.
Роберт понял, что не все так просто и что многое осталось недосказанным. На языке у него теснились и другие вопросы. Почему его родители ни разу не упомянули об этом, даже после того, как Александра укусила одна из собак старухи? И почему вдруг пожилая женщина так сильно разозлилась?
— Почему она ушла из деревни? — быстро спросил он. — Почему стала жить на холмах?
— Ее изгнали, — неуверенно, явно колеблясь, ответила мать. — Твой отец… — Она оборвала себя на полуслове, заслышав шаги в коридоре. Щеки ее заалели. — Роберт, немедленно возвращайся в постель, — неестественно громким голосом распорядилась она.
Услышав, как за спиной у него отворяется дверь, Роберт обернулся и наткнулся взглядом на задумчивое лицо отца.
Граф нахмурился и распахнул дверь во всю ширь:
— Пошел вон.
Роберт поднялся, чтобы уйти, и почувствовал, как прохладная рука матери накрыла его пылающую ладонь.
Она подалась вперед и бережно поцеловала его в рану над бровью.
— Больше никаких разговоров сейчас, — выдохнула она ему на ухо, пока отец стягивал с себя подбитую мехом накидку и вешал ее на деревянный столбик для одежды.
Выходя из комнаты, Роберт метнул взгляд на отца, который, усевшись на табуретку, снимал сапоги. Лицо графа в пламени свечей выглядело серым и тусклым. Интересно, что же все-таки произошло у них там, в Галлоуэе? Ему очень хотелось пойти к деду и расспросить его подробнее, но время уже было позднее и его беспокоили собственные раны и вопросы — их было намного больше, чем ответов, которые мог вместить его измученный мозг.
Марджори смотрела вслед сыну, который, прихрамывая, вышел из комнаты. Ее супруг, потирая ступни, натертые сапогами, даже не поднял головы. А ведь он может быть таким любящим! Неужели мальчик не заслужил хоть капельку отцовской любви? Граф всегда отвечал, что не желает, чтобы его будущий наследник вырос размазней и тряпкой, и что именно поэтому он не дает ему спуску, но Марджори-то знала, что в этом была не вся правда.
— В чем дело?
Сообразив, что до сих пор пристально смотрит на супруга, она выдавила улыбку.
— Я просто устала. — Она нахмурилась, заметив, как он вновь натягивает сапоги. — Разве ты не ложишься?
— Одну минутку, — сказала он, подходя к ней.
Марджори откинула голову на подушку. Она закрыла глаза, когда он поцеловал ее. Она не просто устала, она была измучена до предела. Роды отняли у нее последние силы молодости. Выносить десятерых детей — нелегкий труд для любой женщины.
