от жара. На столы подали маринованную семгу из Ирландии, украшенную дольками сладких лимонов из Испании, миски желтого топленого масла, кислый сыр из Бри и сушеный инжир. После того как все успокоились, епископ Бек призвал собравшихся прочесть благодарственную молитву. Королевский дегустатор попробовал блюда в верхней части стола, проверяя, нет ли в них яда, и слуги начали разливать вино.
— Это вы — сэр Роберт Брюс?
Роберт поднял глаза на худощавого, хорошо одетого мужчину, сидящего напротив. Тот повысил голос, обращаясь к нему, чтобы быть услышанным сквозь стук ножей и звон кубков. Юноша утвердительно наклонил голову в ответ.
Мужчина, подавшись вперед, чтобы отрезать ломоть от лежащей между ними головки сыра, не представился. Вместо этого он обратился к дородной женщине, сидевшей рядом с ним в чересчур облегающем платье, сквозь завязки которого наружу выпирала плоть.
— Из Шотландии.
— В самом деле, сэр? — Женщина уставилась на Роберта. — Дикие места, как мне говорили. — Она деланно содрогнулась. — Бедные, пустынные земли, где свирепствуют холода и бесконечные дожди.
Прежде чем Роберт успел ответить, Эдвард серьезно кивнул в знак согласия:
— Так и есть, мадам. Холода стоят такие, что мы купаемся всего три дня в июне, когда успевает растаять лед, сковывающий наши озера остальное время года.
Худощавый мужчина скептически нахмурился, разрезая сыр на мелкие дольки.
Женщина же потрясенно качала головой:
— Должно быть, здесь, в Англии, вы отдыхаете и телом, и душой.
Эдвард широко улыбнулся:
— Что ж, во всяком случае, от меня больше не смердит, как от свиньи.
Женщина нервно заерзала на месте и с преувеличенным вниманием принялась ковыряться в куске говядины, истекающем соком у нее на тарелке. Мужчина отвернулся, поджав губы.
Роберт наклонился к брату, когда парочка напротив завязала разговор с кем-то еще.
— Ты вряд ли обзаведешься друзьями, если будешь продолжать в том же духе.
Улыбка Эдварда увяла.
— Ты сам слышал, как они отзываются о нашем королевстве. Единственная разница заключается в том, что они считают нас
— Разве можно винить их за то, что они считают недостойным своего внимания все, что уступает здешней роскоши? — Роберт поднял со стола кубок и жестом обвел переполненную огромную залу. — Только не говори мне, что она оставила тебя равнодушным.
— Да, здесь все производит грандиозное впечатление, но это не значит, что мне нравится, когда со мной обращаются, как с неотесанным деревенщиной. — Эдвард прищурился, с вызовом глядя на брата. — Король даже не принял тебя, братец. А ведь мы провели здесь уже неделю. Тебя следовало бы поприветствовать как уважаемого и почетного гостя.
— Сомневаюсь, что у короля была возможность поговорить со многими из здесь присутствующих, — возразил Роберт, задетый за живое словами брата, в которых была правда. Конечно, он мог радоваться тому, что ему не пришлось немедленно увидеться с королем, но затянувшаяся пауза походила на неуважение, переходящее в оскорбление. Он не сможет оправдать ожидания деда и упрочить положение Брюсов в Англии, если король отказывается принять его. — Думаю, что положение дел во Франции занимает все его время.
— Во Франции?
Чей-то хриплый голос заставил Роберта поднять голову, и он увидел пожилого мужчину в парчовой мантии, схваченной у морщинистого горла застежкой с бриллиантом.
— Выходит, даже наши дальние шотландские соседи знают о наших проблемах?
Роберт и впрямь слышал о сражении, которое состоялось прошлым летом и стало причиной затянувшегося конфликта. Французский флот атаковал несколько торговых судов с экипажами из английских и гасконских моряков у побережья Бретани, явно не имея на то никаких веских причин, но из последующей битвы победителями вышли именно англичане, захватив три корабля, а остальные обратив в бегство. Прежде чем он успел объяснить, что провел в Англии уже целый год, пожилой господин продолжал разглагольствовать.
— Помяните мои слова, — заявил он, столь яростно размахивая ножом, что кусок мяса сорвался с его кончика и упал на стол, — турниры и празднества лишь развлекают баронов, не более того. Их боевой дух тут же пойдет ко дну, как только начнутся заседания парламента.
Упоминание о парламенте подогрело интерес Роберта. Несмотря на свое предубеждение, ему хотелось узнать планы короля насчет предстоящего крестового похода и открывающихся при этом возможностях, поскольку юноша был уверен, что упрочить положение своей семьи он сможет только тогда, когда понесет Святой крест под знаменем Эдуарда. Исполненные горечи слова отца, сказанные им в ту ночь, когда Баллиол был избран королем, до сих пор звучали у него в ушах.
Они долго не давали Роберту покоя, тем более что это было последнее проявление отцовских чувств перед тем, как он отбыл в Норвегию. Какая-то часть его юношеской души восстала против них — это говорила пьяная ярость отца, и слова его были лишены всякого смысла, исполненные лишь одной желчи, как и все остальное. Но другая, трезвая часть, подсказывала Роберту, что отец прав. Он не мог считать себя равным крестоносцам, что жили до него; он, выросший в мире, и сражавшийся лишь со столбом для ударов копьем на берегу. Так что сейчас ему, не исключено, представится шанс доказать отцу, как сильно тот ошибался в нем. Роберт часто воображал, как возвращается домой в Аннандейл с богатыми землями, мешками золота сарацин и репутацией столь же громкой, как у старого лорда, и с пальмовым листом на груди, привезенным из самого Иерусалима.
Но, похоже, проблемы крестовых походов занимали пожилого господина меньше всего.
— Королю предстоит нелегкая сессия, — сообщил он Роберту, кивая с энтузиазмом. — Да-да, очень нелегкая.
Худощавый, хорошо одетый мужчина, сидевший напротив Роберта, многозначительно откашлялся.
— Вы же понимаете, что я прав, — проворчал пожилой господин, глядя на него. — Король Эдуард не должен был посылать своего брата вести переговоры с Филиппом от своего имени. Если бы он отправился туда сам, то сейчас бы ему не светила перспектива лишиться Гаскони.
— Судя по тому, что я слышал, — начал Роберт, переводя взгляд с одного мужчины на другого, — сдача земель короля в Гаскони является временной, пока с королем Филиппом не будет подписан мирный договор. Это был всего лишь жест доброй воли, и не более того.
— Вот это верно, — с нажимом заявил худощавый мужчина. — Король Эдуард просто обязан был вернуть захваченные корабли и уступить герцогство. А вот когда он сам отправится во Францию, чтобы заключить мирный договор с Филиппом, Гасконь вновь станет нашей. Именно на эти условия дал согласие в Париже граф Эдмунд.
— Ба! — плюнул пожилой господин. — А вам никогда не приходило в голову задуматься над тем, как это пара торговых суденышек умудрилась нанести поражение французскому флоту?
Худощавый мужчина нахмурился:
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что это была ловушка и что наш король попался в нее! С самого начала своего правления Филипп ясно дал понять, что не потерпит иностранного присутствия в любой части Франции. Он приказал капитанам этих судов позволить захватить себя в плен и, тем самым, дать ему повод требовать капитуляции Гаскони.
— Какая нелепость, — фыркнул худощавый мужчина, но в голосе его проскользнули нотки сомнения.
— И еще я знаю, почему король Эдуард с такой готовностью согласился на условия, выдвинутые
