твоей одежде.
Роберт опустил взгляд на собственную накидку, украшенную гербом Каррика.
— Иначе я не узнала бы тебя. — Хриплый голос Эффрейг смягчился от изумления. — Того мальчика, которого я знала, больше нет. Передо мной стоит мужчина.
Ее гэльский походил на давно забытую песнь. После смерти матери Роберт разговаривал, в основном, на французском или шотландском наречии. Он тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие при виде нее воспоминания.
— Когда ты пришла сюда? — Он подумал о том путешествии, которое ей пришлось совершить из Каррика, проведя несколько дней в дороге, а быть может, и более, учитывая ее возраст. — И зачем?
— Ко мне приходила Бригитта. Ее муж, возвращаясь из Эдинбурга, услышал, что ты здесь. Он сказал, что граф Каррик поднимает мужчин Аннандейла.
— Бригитта? — Имя всколыхнуло воспоминания о худенькой, как щепка, девчонке с неопрятными жидкими волосами.
— Ты поднимаешь людей своего отца ради того, чтобы идти на Каррик? — Тон ее голоса был резким и требовательным, но в нем звучала надежда.
— На Каррик? — Роберт нахмурился. Неужели этой старой женщине известно нечто такое, чего не сказали ему вассалы? — Но в Каррике нет войны.
— Войны нет. Но борьба есть. Большая борьба, великая. — Когда она, хромая, подошла к нему, черный пес неспешно последовал за нею.
И тут Роберт увидел белые, незрячие глаза собаки. Он мельком подумал, а не одна ли это из тех двух гончих, которых она держала в те времена, когда они только познакомились, — и которая укусила его брата Александра.
— Нам, зажатым между Эйром и Галлоуэем, приходится очень нелегко. — Исхудавшее лицо Эффрейг было мрачным. — Солдаты одного англичанина по имени Перси наседают на нас с двух сторон. Жалобы на них подавляются еще до того, как мы успеваем их подать, взятками или силой. А за нашими границами дела идут еще хуже. Бригитта принесла мне новости из Эйршира, и многие приходят ко мне, моля облегчить их страдания. А страданий у нас много, и в городах, где ныне полно английских солдат, и в деревнях, где налоги оставляют детей голодными. Я слыхала о мужчинах, повешенных без суда и следствия, о разграбленных домах, о женщинах… — Она сделала паузу. А когда заговорила опять, голос ее перешел в едва слышный шепот. — После восстания Уильяма Уоллеса стало еще хуже, но, по крайней мере, он дал своим людям надежду. И я пришла, сэр Роберт, чтобы узнать, можем ли мы надеяться на вас. Нашего лорда и господина.
Несколько долгих мгновений Роберт не знал, что сказать. Более всего его душила ярость: на то, что она принесла ему известия, которые обязаны были сообщить Эндрю Бойд и другие его вассалы, на то, что она сочла себя вправе сделать это, и на себя — за то, что не знал о страданиях своих людей.
— Я здесь по приказу отца, — стиснув зубы, сухо ответил он. — Но я намерен вернуться в Каррик, как только исполню порученное мне здесь дело. Я знаю сэра Генри Перси. Я лично поговорю с ним.
— Поговоришь с ним? — Казалось, морщины на лице Эффрейг стали еще глубже. — Когда я услышала о твоем союзе с англичанами и их королем в начале войны, то сперва не поверила. Твой отец, да. Но ты? Твой дед выплакал бы глаза от стыда, доживи он до этих дней.
Роберт прищурился, чувствуя, что гнев грозит вот-вот вырваться наружу.
— Ты забываешь, что мой дед служил и Эдуарду, и Генриху. Так что я — не первый Брюс, который состоит на службе у короля-англичанина.
— Он мог служить им, но только не во вред своему королевству. Он никогда не сделал бы этого, если бы требовалось причинить зло его людям! — Она вперила в него дрожащий костлявый палец. — А ты и твой отец забросили свои земли! Вот уже более трех лет люди Каррика вынуждены обходиться без своего лорда.
Собака, уловив враждебные нотки в тоне хозяйки, глухо заворчала.
Роберт стоял на месте, возвышаясь над Эффрейг, и в ноздрях его завяз запах гниющей, прелой земли, исходящий от нее. Накидка старухи была заляпана грязью.
— Как ты смеешь разговаривать со мной таким образом? Ты ничего не знаешь о моей жизни!
Старуху не напугала ни угроза в его голосе, ни меч в его руках.
— Зато я знаю, что ты поворотился спиной к тому славному наследству, которое было тебе завещано. Это я знаю точно.
Роберт открыл было рот, но потом молча шагнул в сторону, не желая более выслушивать ее гневные и справедливые упреки.
— А как же трон твоего народа, увезенный в чужеземной повозке? — окликнула она его, и голос старой колдуньи прозвучал хрипло, как воронье карканье. — Как насчет того холма, что отныне опустел?
Роберт обернулся, раздираемый стыдом и страхом, думая, что ей известно о том, что и он принимал участие в краже.
— Многие века короли Шотландии появлялись в Скоуне. Неужели более не будет ни одного, кто встал бы на холме Мут-Хилл, слушая, как из глубины веков звучат голоса его предков? Наше королевство потеряло свою душу, Роберт.
Он более не видел и следа обвинений в ее лице, одну только печаль. Она никак не могла знать о том, что он наделал. Догадывайся она об этом, то прокляла бы землю, на которой он стоял. Какая-то часть его души пожалела о том, что это не так.
— Вот уже более полувека твоя семья имеет право претендовать на трон. Не понимаю, почему ты не борешься за него, как хотел того твой дед. Или почему ты служишь человеку, который отнял у тебя это право?
И вдруг на Роберта снизошло озарение. С необычайной яркостью он вспомнил тот день, когда дед сказал ему, что он станет рыцарем, день, когда его отцу пришлось отречься от графства Каррик. Он видел в Лохмабене Эффрейг, разговаривавшую со старым лордом. Тогда она со странной нежностью коснулась его лица. Как он мог забыть об этом?
— Так это была ты? Это ты посоветовала деду передать право на трон мне?
Губы старой колдуньи сжались в тонкую линию.
— Как же глупа я была! Мне уже тогда следовало понять, что ты весь пошел в своего отца.
Роберт покраснел до корней волос.
— Убирайся. Тебе нет никакого дела до меня или моей семьи. Больше нет.
Когда он решительно зашагал обратно через лес, сердито отводя от лица ветки, ее голос хриплым эхом толкнул его в спину.
— Разумеется, я уйду. Потому что здесь более нет надежды.
Мальчик ухватился за поросшие мхом камни парапета и перевалился через стену, задыхаясь от напряжения. Позади него на ветру трепетал флаг его отца. Он принялся вглядываться сквозь бойницы, щуря голубые глаза от солнечных зайчиков, отражавшихся от поверхности небольшого озера, лежавшего под самыми стенами замка. Из зеленых глубин леса, плотным кольцом обступившего крепость, медленно выдвигалась небольшая армия. Люди и кони двигались стройными рядами, и солнце ослепительно сверкало на кончиках шлемов и остриях копий. Взгляд мальчика впился в штандарт, двигавшийся впереди войска. На белом поле рдел алый шеврон.
—
Добежав до нижнего этажа, он заметил, что дверь в спальню родителей стоит распахнутой настежь. Оттуда лился трепещущий свет очага и долетали звуки разговора. Мальчик замер, стараясь не дышать, чтобы его не услышали. Вновь зазвучал голос его матери, негромкий и взволнованный.
— Я обращусь к ним. Ведь они же наверняка согласятся выслушать меня, не так ли?
— Их возглавляет граф Каррик, миледи. Молодой Брюс — всего лишь марионетка в руках английского
