и щиплющего глаза дыма, который временами сносило из высокой трубы Джессу прямо в глаза. Он знал, что самая тоска поджидает именно тут. А может, ее-то он и искал.
Пора подкормить зверя. Джесс мельком взглянул на расстилающуюся перед ним прямую дорогу. Парокат в сторону не вильнет — благодаря рулю на червячной передаче. Буксировщик открыл дверцы топки, взялся за лопату. Он подкидывал уголь и шуровал толково и проворно, добиваясь предельного жара. Наконец он захлопнул дверцы и выпрямился. Ровный грохот локомотива уже стал частью его существа, сливался с ритмом его крови. От металла на площадке машиниста исходило тепло, ощущаемое подошвами; горячий воздух у топки тут же унесло встречным ветром. Чуть позже мороз опять обнимет его и проберет до костей.
Джесс родился в обветшалом домишке на окраине Дурноварии вскоре после того, как его отец открыл там свое дело, имея две машины для вспашки, молотилку да трактор фирмы «Эвлинг и Портер». Будучи третьим из четырех братьев, Джесс не питал надежды унаследовать капиталы «Стрэнджа и сыновей». Однако Господь распорядился по-своему: двух братишек, с почерневшими лицами, забрал к себе в рай, а теперь вот и Илая… Мысли Джесса вернулись к долгим летним месяцам дома, — тем летним месяцам, когда в локомобильном гараже жарко как на сковороде и дуреешь от дыма и запаха машинного масла. Он целыми днями пропадал там, наблюдая прибытие-отправление дорожных поездов, помогая при разгрузке на сходнях товарного склада, карабкаясь по необъятным штабелям и навалам коробок и тюков. Там тоже было море запахов: богатые ароматы ящиков с сухофруктами, абрикосами, фигами и виноградом; сладкий запах еловых и сосновых досок; крепкий — кедровой древесины; пьянящий — прессованного табачного листа, перед сушкой вымоченного в роме. Были там такие товары для богачей, как шампанское и португальский портвейн «Опорто», коньяки и французские кружева, мандарины и ананасы; а также каучук и селитра, джут и пенька…
Иногда он до того настырно канючил, что его брали на локомобиль, идущий на юг, до Пула или до Боурн-Маута — через Бридпорт и Уэй-Маут, или же на запад — в Иску, в Линдинис. Однажды он доехал до самого Лондониума, побывал и в Камулодунуме — опять-таки на северо-востоке. «Буррели», «клейтоны» или «фоденсы» лихо пожирали мили, и было несказанно приятно сидеть поверх груза на какой-нибудь платформе в хвосте одного из этих видавших виды по ездов; оттуда казалось, что до посвистывающего и поплевывающего паром локомобиля не меньше полумили. Джесс опрометью мчался к сборщикам дорожной пошлины, расплачивался с ними и задерживался, чтобы помочь им спустить за поездом полосатый красно- белый шлагбаум, а потом на ходу вскакивал на подножку последнего вагона. Ему помнился лязг множества колес, густые клубы пыли, которая поднималась из разбитой колеи. Слой пыли лежал на обочинах и на ближайших живых изгородях, и дороги казались белыми шрамами на лице земли. А какие диковинные ночи он проводил вдали от дома, сидя молчком где-нибудь в уголке таверны, покамест отец бражничал! Порой у Илая случались припадки хандры, тогда он подзатыльниками отсылал сына наверх — спать; в хорошем же расположении духа он становился говорлив, засиживался допоздна, травил байки про то, как он сам был мальчишкой и как у тогдашних локомобилей впереди, перед паровым котлом, были оглобли, в которые впрягали-де лошадей. В восемь лет Джесс уже работал тормозным кондуктором, а в десять ему позволяли управлять локомобилем во время поездок на небольшие расстояния. Когда его наконец отослали в школу, то это было целой трагедией.
Знать бы, что думал Илай, посылая его учиться. Должно быть, родитель сказал что-то вроде: «Пущай поднаберется знанья. Это, скажу я вам, штука не без надобности…» Джесс хорошо помнил свои ощущения — как он бродил по саду за домом, глядя на гнущиеся под тяжестью мирабели ветки старых деревьев, приземистых и разлапистых, лазить по ним было одно удовольствие. А яблок-то, яблок — и бремлиевка, и лейновка, и хейливские оранжевые; груши Коммодор висят словно толстокожие бомбочки на фоне стен нежного колера — благодаря сентябрьскому солнышку. Прежде Джесс всегда помогал снимать урожай в саду, а теперь вот — баста. Его братья научились читать, писать и считать в крохотной деревенской школе, на том и закончилось их образование; а Джесса отправили сперва в Шерборн, потом в колледж старинного университетского города. Он прилежно изучал языки и естественные науки и справлялся неплохо; однако ему постоянно было как-то не по себе. Только годы спустя он сообразил, чего ему не хватало — руки тосковали по смазанной стали, ноздри маялись без запаха локомобильного пара. Он собрал пожитки, вернулся домой и стал работать простым буксировщиком, на что Илай ни слова не сказал. Ни похвалы, ни ругани. Джесс тряхнул головой. Подсознательно он всегда точно знал, к чему у него душа лежит. Он был прирожденным буксировщиком — подобно Дико-ну, подобно Тому, подобно старому Илаю. В этом заключалось все, и этого для него было вполне достаточно.
«Маргарет» взяла подъем и покатила вниз по склону. Джесс посмотрел на продолговатое стеклянное окошко прибора, почти инстинктивно прикрыл форсунку и впрыснул воду в паровой котел. У локомобиля длинная рама — значит, следует быть предельно осторожным при езде под гору. Если в этот момент в цилиндре окажется мало воды, наклон вперед может оголить верхушку огневой коробки и тогда расплавится находящаяся там заслонка. На любом парокате имеется запасная, но прилаживать ее — та еще работенка. Надо загасить огонь, вползти в пышущую жаром топку и в темноте целую вечность шарить руками над собой. В свое время, подобно всем новичкам, Джесс спалил немало заслонок, и это навеки приучило его не оголять верх огневой коробки. Однако переборщить тоже опасно: чуть поднимешь воду выше чем следует, и она доплеснется до паровых отверстий; тогда водителя ошпарит облако брызг. И такое с ним уже случалось.
Он прикрутил вентиль, шипение форсунки стихло. «Маргарет», наращивая скорость, загрохотала вниз по склону. Джесс потянул назад рычаг реверса, для контроля за составом чуть прижал тормоза; ухо зафиксировало новый тон в работе машины — локомобиль миновал впадину и снова пошел вверх, и Джесс опять прибавил пару. Он знал каждую пядь этой дороги, как и положено всякому клас-. сному водителю.
Одинокий огонек подсказал, что впереди Вул. «Маргарет» пронзительно крикнула, предупреждая городишко о своем приближении, и загрохотала между домиками с закрытыми ставнями. Дальше дорога была прямая как стрела — по вересковым пустошам до самого Пула. Через час он окажется у городских ворот, примерно полчаса добираться до набережной. Только бы не было пробок на дорогах… Зябли руки, холод пробирал все сильнее.
Джесс посмотрел направо и налево. Стемнело окончательно, и Великие Пустоши тонули в кромешной мгле. Где-то вдалеке он видел или это только казалось? — блуждающий огонек, будто мечущийся над каким-нибудь вонючим болотцем под завывание ледяного ветра. Джесс прислушивался к ровному пыхтению «бурреля», и в его сознании уже не впервые возник образ корабля. «Леди Маргарет» островочек света и тепла — движется меж пустынных горизонтов, подобно кораблю, который пересекает бесконечный и враждебный океан.
На дворе двадцатый век — век разума, однако, по мнению людей, пустоши по-прежнему населены нечистой силой. Боятся волков-оборотней и ведьм, призраков и злых гномов, ну и, конечно, разбойников… Джесс криво усмехнулся. Дикон обозвал их «норманнскими выродками». А что, не так уж далеко от истины. Ведь говорят, они и в самом деле потомки норманнов, но в католической Англии спустя почти тысячу лет после норманнского завоевания линии потомков норманнов, саксов и первых жителей этой земли — кельтов — безнадежно перепутались. Существующие различия обозначены более или менее произвольно, введены несколько веков назад исходя из расовых теорий великого Гизевиуса. Большинство людей хоть немного, но владеют сразу пятью господствующими в стране языками: французским, на котором говорят представители правящих классов; латинским — языком церкви; современным английским — языком купцов и предпринимателей; устаревшим среднеанглийским и кельтским языком простолюдинов. Разумеется, есть и другие языки: гаэльский, корнуоллский и уэльский. Эти три языка бережно лелеет церковь, хотя их употребление сошло на нет уже много столетий на зад. Зато это способствует раздроблению страны, установлению языковых барьеров наряду с классовыми. Политика Рима издавна основывалась, пусть и неофициально, на принципе «разделяй и властвуй».
Вокруг самих разбойников роились легенды. На юго-востоке с незапамятных времен не переводились пешие грабители — занимались контрабандой, поворовывали, грабили дорожные поезда. Обычно, хотя не без исключений, они избегали убийств. В течение нескольких лет больше, чем другим доставалось буксировщикам. Джесс помнил, как в одну темную ночь «Леди Маргарет» приползла домой, и водитель, раненный стрелой самострела, свалился замертво. Половина поезда была охвачена огнем; старик Илай
