Они исчезают, когда речь заходит о тебе и обо мне, они никак не влияют на наши с тобой взаимоотношения.
– Но ведь тот человек…
– Он тоже мой сын. Я хочу его спасти.
– И что потом? Я прощаю его и все у нас прекрасно? И мы становимся приятелями? – Мак говорил негромко, но с сарказмом.
– У тебя нет никаких взаимоотношений с этим человеком, во всяком случае, пока что. Прощение не означает начало взаимоотношений. Через Иисуса я простил всем людям все их прегрешения против меня, но лишь немногие выбрали взаимоотношения со мной. Макензи, разве ты не понимаешь, что прощение – это невероятная сила, сила, которую ты разделяет ь с нами, сила, которую Иисус даровал всем, в ком он живет, чтобы стало возможным воссоединение? Когда Иисус простил тех, кто прибивал его к креслу, они перестали быть в долгу перед ним и передо мной. В своих взаимоотношениях с теми людьми я никогда не вспомню, что они сделали, не стану стыдить их, не стану обвинять.
– Сомневаюсь, что смогу это сделать, – тихо ответил Мак.
– Но я хочу, чтобы у тебя получилось. Прощение нужно прежде всего тебе, прощающему, – сказал Папа, – оно освобождает от того, что пожирает тебя живьем, что убивает в тебе радость и способность любить в полной мере и открыто. Думаешь, этот человек представляет, через какую боль и страдания ты прошел? Нет, он же упивается ими, как ничем другим. Разве тебе не хочется прекратить это? А чтобы это сделать, тебе придется освободить его от груза, который он несет, сознавая это или не сознавая. Когда ты решаешь простить другого, ты правильно любишь его.
– Я его не люблю.
– Сегодня не любишь. Но люблю я, Мак, и не того, каким он стал, но сломленного ребенка, которого изуродовала собственная боль. Я хочу помочь тебе обрести ту природу, которая черпает силу в любви и прощении, а не в ненависти.
– Но означает ли это, – Мак снова рассердился оттого, что разговор принял такое направление, – что если я прощу, то позволю ему встретиться с Кейт или моей будущей внучкой?
– Макензи, – Папа был тверд и уверен, – я уже сказал тебе, что прощение не порождает взаимоотношений. До тех пор, пока человек не скажет правду о том, что сделал, не изменит свой образ мышления и поведение, взаимоотношения, выстроенные на доверии, невозможны. Когда ты прощаешь кого-то, ты безоговорочно освобождаешь его от суда, но если не произойдут настоящие изменения, никакие доверительные взаимоотношения не установятся.
– Значит, прощение не требует от меня притворяться, будто всего этого никогда не происходило?
– Разве ты смог бы? Ты простил вчера своего отца. Разве ты забудешь когда-нибудь о том, что он с тобой сделал?
– Сомневаюсь.
– Но теперь ты можешь любить его, несмотря на это. То, какой изменился, позволяет тебе любить его. Прощение нисколько не требует, чтобы ты верил человеку, которого прощаешь. Но если он признается и покается, то в твоей собственной душе свершится чудо, которое позволит тебе протянуть руку и начать строить между вами мост исцеления. И иногда – хотя сейчас подобное может показаться невероятным – эта дорога может привести тебя к чуду полностью восстановленного доверия.
Мак сполз на землю и привалился спиной к камню и опустил голову.
– Папа, кажется, я понимаю, о чем ты говоришь. Но у меня такое чувство, что если прощу этого типа, он получит свободу. Как я могу простить то, что он сделал? Разве это справедливо по отношению к Мисси, если я перестану его ненавидеть?
– Макензи, прощение ни в коей мере не подразумевает освобождения. Поверь мне, свобода – последнее, что есть у этого человека. И не твоя обязанность его судить. Я сам этим займусь. Что же касается Мисси, она его уже простила.
– Она простила? – Мак даже не поднял головы. – Как она смогла?
– Благодаря моему присутствию в ней. Это единственный способ простить по-настоящему из всех возможных.
Мак почувствовал, что Папа сел рядом с ним на землю, новее равно не поднимал головы. Когда Папа обнял его, Мак заплакал.
– Выпусти из себя все, – услышал он шепот Папы и наконец-то смог это сделать.
Он закрыл глаза; слезы лились ручьями. Снова заполнили сознание воспоминания о Мисси, видения, где были раскрашенные картинки, карандаши и разорванное, окровавленное платье. Он плакал, пока не выплакал из себя всю темноту, всю тоску и опустошенность, пока не осталось ничего.
Сидя с закрытыми глазами, раскачиваясь взад и вперед, он умолял:
– Помоги мне, Папа! Помоги! Что мне делать? Как я могу его простить?
– Скажи ему.
Мак поднял голову, почти ожидая увидеть, что человек, которого он ни разу не встречал, стоит перед ним, но никого рядом не оказалось.
– Как, Папа?
– Просто скажи это вслух. В том, что утверждают мои дети, есть сила.
Мак зашептал себе под нос, сначала вполсилы и запинаясь, но затем со все нарастающей уверенностью:
– Я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.
Папа притянул его к себе.
– Макензи, ты такое счастье!
Когда Мак успокоился, Сарайо подал ему платок, чтобы он утер лицо. Мак неуверенно поднял голову.
– Ого! – проговорил он сипло, пытаясь отыскать слово, способное описать то эмоциональное усилие, которое он только что совершил. Он ощущал себя живым. Он отдал платок Папе и спросил: – Так значит, ничего страшного, что я все еще злюсь?
Папа ответил тотчас же:
– Абсолютно ничего! То, что он совершил, ужасно. Он причинил невероятную боль множеству людей. Это неправильно, и злость верный ответ на то, что настолько неправильно. Лишь не позволяй боли и опустошенности помешать тебе его простить и оторвать руки от его шеи.
Он подхватил свой рюкзак и забросил за спину.
– Сынок, ты можешь говорить о своем прощении сотню раз в первый день и столько же во второй, но в последующие ты станешь делать это все реже и реже, пока однажды не почувствуешь, что простил его окончательно. И тогда ты помолишься за то, чтобы он обрел целостность, и передашь его в мои руки, чтобы моя любовь выжгла из его жизни все следы испорченности. И как бы невероятно это ни звучало сейчас, ты, возможно, когда-нибудь узнаешь этого человека с совершенно иной стороны.
Мак застонал. Однако, как ни сводило ему живот от тех слов, что произносил Папа, в душе он знал, что это правда. Они поднялись одновременно, и Мак повернулся в ту сторону, откуда они пришли.
– Мак, наше дело еще не сделано, – сказал Папа.
Мак замер:
– Правда? Я думал, ты привел меня сюда за этим.
– Да, но я же говорил, что должен кое– что тебе показать, то, о чем ты меня просил. Мы здесь, чтобы отвезти Мисси домой.
Внезапно Мак все понял. Он взглянул на подарок Сарайю, – так вот для чего спальный мешок. Где-то среди голых камней убийца спрятал тело Мисси, и они пришли, чтобы его забрать.
– Спасибо, – Это было единственное слово, которое он успел оказать Папе, прежде чем слезы снова покатились по щекам из невидимого источника. – Ненавижу все это, реву и пускаю пузыри, как идиот, ненавижу слезы, – стонал он.
– О дитя мое, – нежно заговорил Папа, – не умаляй чудесной силы своих слез. Они могут стать исцеляющими водами и потоком радости. Иногда они – лучшие слова, какие может высказать душа.
Мак отстранился и взглянул Папе в лицо.
– Но ты обещаешь, что в один день слез не будет? Я с нетерпением буду ждать этого момента.
