размеры разрушительного воздействия на человеческий организм постоянных стрессов: страха, хронического дефицита товаров, неизбежных очередей, тесных жилищ, отвратительного транспорта, бесчисленных запретов и необходимости нарушать их, чувства замкнутости.
В 70-е годы слово «стресс» стало модным в советской журналистике, настаивающей на вредности «стрессов» в условиях «социально-экономических противоречий капиталистического общества». Одновременно советские генетики, которым после многолетнего запрета, разрешено заниматься наукой, объявленной «буржуазной» в сталинские годы, отмечают положительное воздействие определенных стрессов, как фактора способствующего процессу одомашнивания и закрепления наследственных изменений.
Советский Союз представляет собой гигантское гетто, в котором у обитателей вырабатываются особые качества, позволяющие им приспособиться к жизни в гетто. Киевский психиатр Семен Глузман, осужденный на 7 лет лагерей и долгие годы ссылки за разоблачение преступных методов советской психиатрии, применяемой для репрессий, использовал пребывание в заключении для исследования психического состояния своих товарищей по лагерю. С. Глузман обнаружил, в частности, наличие у политических заключенных, просидевших в лагере 20—25 лет, особый феномен, который он назвал «страх свободы». Психиатр отмечает, что «страх свободы» ощущают политические заключенные, которые и в лагере остаются верными своим идеям, придерживаются нонконформистских взглядов. В то же время уголовники, даже находившиеся много лет в заключении, с вожделением ожидают выхода из лагеря. Семен Глузман объясняет это тем, что уголовники, занимающие в лагере глубоко конформистскую позицию, не ожидают за воротами лагеря других морально-психологических норм, нежели те, по которым они жили в лагере. Политические заключенные знают, что «на свободе, в сравнении с лагерем, происходит значительное снижение степени а) внутренней свободы, б) возможности защиты своего достоинства от посягательства социальных институтов».
Семен Глузман делает вывод: политзаключенные в лагере живут в здоровом психологическом климате, в группе, где основными являются ценности нравственные, духовные. Ощущаемый ими страх свободы — страх здоровых людей, опасающихся выхода в больное общество.
Советская психиатрия официально объявила «инакомыслие» психической болезнью и считает общество здоровым, а всех, кто обвиняется в выражении сомнения относительно идеального характера советского общества, больными. С точки зрения специалистов по «промыванию мозгов» такое суждение логично: «инакомыслящие» представляют собой брак, отходы, это те, кто не поддался, кто сохранил свою индивидуальность. Это те, кто не сумел «полюбить рабство».
Критерии «здоровья» и «болезни» в создаваемом Новом мире выразительно сформулировал автор первой марксистской истории советской литературы С. Коган: «Революции на долго приходится забывать о цели для средства, изгнать мечты о свободе, для того, чтобы не ослаблять дисциплины». Необходимо, — требовал критик-марксист, — «создать новый пафос для нового рабства», необходимо полюбить кандалы, так, чтобы они казались нежными объятиями матери.
Орвелл заканчивает свой роман словами: «Он одержал победу над собой. Он любил Старшего Брата». В романе Замятина
Ленин в апреле 1918 г. намечает основные линии программы по переделке человека и общества: «Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали — у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять». Программа проста: партия должна управлять Россией, управлять народом, управлять каждым человеком. Партия — их вождь — берет на себя роль всезнающего руководителя. Отца, который должен привести народ, Россию — в рай. Ленин четко разделяет: мы — они, мы, партия, должны управлять ими, массой. Мы — отцы, они — дети. Программа переделки человеческого материала требовала инфантилизации человека. В стране, шедшей к Высшей Цели, прыгавшей из «царства необходимости» в «царство свободы», возникает сложная иерархическая система, новая пирамида привилегий. Однако, главная разделительная черта проходит между руководителями, знающими направление движения, отцами, и руководимыми, невежественными, теми, кому нужно открывать глаза — детьми.
Человек превращается в ребенка, которому Государство заменяет родителей, близких. Во всяком случае — должна заменять. Идеальными образцами становятся литературные персонажи либо мифологизированные энтузиасты новой веры — типа Любови Яровой[3] и Павлика Морозова[4] — жертвующие кровными связями ради духовного Отца.
Психиатр и психолог Бруно Беттельгейм описал, используя собственный опыт узника Дахау и Бухенвальда, «поведение индивида и массы в экстремальных ситуациях». Его вывод: создание экстремальной ситуации — арест, избиения, пытки, заключение в лагерь — имеет целью «навязать заключенным детское поведение», ускорить трансформацию взрослых людей в послушных детей. Бруно Беттельгейм видимо не подозревал, что анализируя поведение палачей и жертв в германском концентрационном лагере, представлял одновременно основные этапы трансформации человека в Советском Союзе. Целью германских концлагерей, — пишет ученый, — была «модификация личности, ее приспособление к нуждам государства». С этой целью заключенных «ломали, трансформируя в послушную массу, не оказывающую ни индивидуального, ни коллективного сопротивления». Беттельгейм подчеркивает, что индивидуальность заключенных ломалась серией травматических шоков: их «заставляли проклинать своего Бога, обвинять друг друга в гнуснейших поступках…» В результате взрослые люди трансформировались в послушных детей, которые боялись охранников и выполняли все их приказы. Происходила адаптация к лагерной жизни. Иосиф Менделевич, осужденный в 1971 г. на 12 лет лагеря за попытку бежать из Советского Союза, отсидевший срок, воспоминает подобное: «…Представьте-ка себе, что вы помещены в некий детский сад для взрослых, где отрицается ваше право на собственное поведение, на собственную точку зрения и даже на собственное выражение лица. —Почему вы не участвуете в общих культурных мероприятиях? Почему вы так угрюмо смотрите? Почему на вас грязная одежда?… Вы будете лишены за это… неважно чего — посылки, письма, свидания…»
Травматические шоки формируют советского человека: история СССР — серия мучительно болезненных ударов по бытию и сознанию. Первым шоком была — революция. Она сломала существовавшую социальную иерархию: удар был нанесен и тем, кто был наверху и оказался внизу, и тем, кто был внизу и попал наверх, В первом случае потерпевшие страдали от неожиданности падения, потери привилегий, обычного уклада жизни, гнева, часто бессильного. Вторые страдали от непривычности новой ситуации, от беспредельных возможностей, которые открывала безграничная власть, требовавшая взамен подчинения Идее. Следующим шоком был террор. Среди ленинских текстов, восхваляющих террор, требующих усиления террора, доказывающих его необходимость и пользу, выделяется откровенностью и четкостью изложения мысли «строго секретное» письмо, датированное 10 марта 1922 г. и адресованное членам Политбюро. Ленин дает детальные директивы, касающиеся очередного удара по духовенству и буржуазии. Письмо написано уже после завершения гражданской войны, после принятия новой экономической политики, которая будет временем (1921—1929) крайнего либерализма по советским меркам. Ленин требует арестовать и расстрелять «очень большое число» жителей маленького городка Шуя, в котором верующие воспротивились конфискации в церквах предметов богослужения. Ленин пишет: «Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Вождь советского государства не случайно выбирает слово «проучить». Массовые
