бревно, плывшее на пути Мак-Уэ, поднялось одним концом вверх, ударило его и столкнуло в бурливший водоворот потока. С нечеловеческими усилиями выбрался Мак-Уэ из воды весь мокрый и, взобравшись на следующее бревно, твердыми, большими скачками пустился снова к берегу. В этот раз не слышно было ни единого звука. Дровосеки ждали, затаив дыхание. Они видели, что обычно красное лицо Мак-Уэ было бело, как известь. Оставалось всего каких-нибудь два фута до берега, когда одно из бревен, на которое он собирался прыгнуть, вильнуло вдруг в сторону и Мак-Уэ, перевернувшись в воздухе, изо всех сил хлопнулся боком поперек бревна. К нему навстречу бросились хозяин, Бракетт и еще два дровосека. Они схватили его. Бревна колотили их со всех сторон, но они не обращали на ушибы никакого внимания и вместе с драгоценной ношей вытащили Мак-Уэ на берег. Не успел он ступить на землю, как свалился без чувств, продолжая так крепко держать девочку под мышкой, что ее насилу освободили из его объятий.
Роза-Лилия, которую кто-то из дровосеков взял на руки, дрожала всем телом от ужаса. Но она была жива и здорова. Увидя Мак-Уэ, лежавшего неподвижно с закрытыми главами и полуоткрытым ртом, она рванулась из державших ее рук. Она подбежала к своему спасителю и, опустившись подле него на колени, схватила крошечными ручками его побледневшее лицо и принялась целовать его. Мак-Уэ открыл глаза и с трудом приподнялся на одном локте. Смущение появилось на его лице, когда он увидел стоявших кругом дровосеков. Взглянув затем на Розу-Лилию, он улыбнулся и ласково прижал ее к себе.
— Я очень… рад… что… — начал он, с трудом выговаривая слова.
Не успел он еще кончить, как глаза его сразу изменились, и он с хриплым криком упал навзничь.
Джимми Бракетт, не обращая внимания на сопротивление и плач Розы-Лилии, схватил ее на руки и понес в лагерь.
МИССИС ГАММИТ И ЕЕ СВИНЬЯ
— Мистер Беррон, одолжите мне ружье, — сказала миссис Гаммит, появляясь неожиданно в дверях конюшни, где сидел Джо Беррон и чинил упряжь.
На миссис Гаммит была короткая юбка из домотканой бумажной материи и черный лиф, а на голове красная шляпа, сдвинутая назад. Из-под шляпы виден был покрытый потом лоб и растрепанные прямые, жесткие, желтоватые волосы с проседью.
— А зачем вам понадобилось ружье, миссис Гаммит? — спросил охотник, не выказывая, однако, ни малейшего удивления.
Три месяца уже не видал он миссис Гаммит, но знал, что она живет недалеко, по ту сторону горного кряжа, в семи-восьми милях от него, считая по полету ворон, и, следовательно, является его ближайшей соседкой.
— Медведи повадились вдруг ко мне, — ответила она. — Забираются по ночам в огород и роются там. На днях стащили белую хохлатую курицу со всеми яйцами, из которых должны были вылупиться цыплята в следующий понедельник. Стащили утку, а вчера ночью приходили за свиньей.
— Неужели и ее стащили? — с участием спросил Джо Беррон.
— Нет, — ответила миссис Гаммит решительно. — Не добрались. Напугали только… Все ходили кругом сарая да нюхали, отыскивая, куда влезть. Я слышала в поселке, будто медведи до страсти любят свинину. Моя свинья подняла такой визг, что разбудила меня, а я принялась тогда кричать из окна. Медведь большой такой, черный, сейчас же удрал за сарай. У меня дома нет никакого оружия, кроме метлы, и медведю, конечно, удалось удрать. Сегодня хочу разделаться с ним. Одолжите мне ружье.
— Пожалуйста, — согласился охотник. — Но приходилось ли вам когда-нибудь стрелять из ружья? — спросил он вдруг, собираясь идти в хижину за ружьем.
— Не могу сказать, чтобы приходилось, — ответила миссис Гаммит с оттенком некоторого пренебрежения в голосе. — Но я видела, как стреляют… Невелика наука, по-моему, всякий научиться может.
Джо Беррон засмеялся и отправился в хижину за ружьем. Он вполне доверял ловкости своей посетительницы и был уверен, что медведи пожалеют, что повадились к ней. Скоро он вернулся и передал ей старинное ружье, которое она небрежно схватила, словно метлу. Когда же он подал ей рог с порохом и небольшой мешочек с пулями, она не сразу решилась взять их.
— А зачем это? — спросила она.
Джо Беррон серьезно взглянул на нее.
— Миссис Гаммит, — сказал он, — я знаю, что вы со всем можете справиться, как любой мужчина, и даже, пожалуй, лучше. Но дело в том, что вы воспитывались не среди лесов и не можете поэтому знать, как заряжаются ружья. Людям, выросшим в городе, как вы, приходится рассказывать, как надо обращаться с ружьем. Это ружье не заряжено. Вот тут порох и пули для заряда. А это вот пистоны, — прибавил он, вынимая из кармана брюк небольшой жестяной коричневый ящичек.
Миссис Гаммит смутилась, поняв свое невежество, хотя в то же время почувствовала себя польщенной упоминанием о своем городском происхождении. Впрочем, город, в котором она родилась и выросла, состоял из семи домов и одной лавки.
— Да, пожалуй, будет лучше, если вы покажете мне, как надо зарядить эту штуку, — скромно сказала она.
И зоркие серые глаза ее не упустили ни малейшей подробности, когда охотник забивал заряд и показывал ей, куда надо вложить пистон, когда ей понадобится пустить в ход ружье.
— Остальное вам, разумеется, известно, — сказал в заключение Беррон, прикладывая ружье к плечу и искоса смотря на ствол ружья. — Закройте один глаз и цельтесь так, чтобы попасть позади лопатки… какой хотите. Не будет тогда медведь больше трогать ни вашей свиньи, ни вашего огорода. Запомните, миссис Гаммит, что в это время года медведи сильно жиреют от черники и мясо у них как свинина, даже лучше.
Когда миссис Гаммит, возвращаясь домой, шла среди тихого, безмолвного леса, продолжая держать ружье, словно метлу, она нисколько не сомневалась, что может бесстрашно встретиться лицом к лицу и расправиться с самым громадным обитателем леса. Она верила в себя и не без основания, так как в нее верил не только родимый поселок ее, но и поселенцы здешних лесов. Когда ей исполнилось шестьдесят лет и она унаследовала от единственного своего брата-холостяка небольшую ферму, находившуюся в пустыне, никто не усомнился в том, что она будет вести жизнь охотника и пионера. Если миссис Гаммит и леса не сойдутся в чем-нибудь, то тем хуже для лесов.
И действительно, в течение двух с половиною лет все шло, как по маслу. Уединенная жизнь нисколько не смущала миссис Гаммит, которая была вполне довольна своим собственным обществом. Хозяйство ее состояло из двух быков, приученных к ярму, пестрой коровы, один рог которой торчал вверх, а другой вниз, серого кота, индюка и двух индюшек, подававших большие надежды, кур — бурых, черных, белых, красных и крапчатых, жирной утки, доставлявшей ей одно только разочарование, и белой свиньи, составлявшей ее гордость. Что удивительного, если она не чувствовала себя одинокой, имея возможность разговаривать со всеми этими животными? К тому же силы окружающей ее дикой природы, как бы признав в ней женщину, которая может пробить себе дорогу, снисходительно относились к ней. Капризные и невероятно ранние морозы северной области щадили ее огород. Ее цыплята не болели типуном. Дикие кошки, куницы и лисы оставили ее ферму в покое. И вдруг появились медведи…
Ферму миссис Гаммит посещал всего один медведь, но он оказался так неутомим, любопытен и изобретателен, что в воображении миссис Гаммит он умножился в несколько раз. Когда она говорила Джо Беррону, что медведи становятся нахальными и не дают ей житья, она забыла, что дело идет об одном угрюмом, с истрепанной шерстью медведе, умудренном годами и опытом. Медведь этот случайно получил воспитание, какое редко выпадает на долю его товарищей, бродящих по пустынным лесам. Несколько лет он провел в плену в поселке, расположенном далеко южнее долины Куэх-Девик. Затем он прожил довольно долго в кочующем зверинце, откуда освободился благодаря крушению поезда, отделавшись при этом только потерей глаза. В плену он научился глубоко уважать мужчин, потому что они умели бить его по носу, если он не исполнял того, чего они желали. Но к женщинам он привык относиться с презрением. Они визжали, когда
