что он мог бы его убить, не помешай ему самка. Он рассвирепел и хватил ее так сильно лапой в бок, что она покатилась по снегу. Придя немного в себя, рысиха минуты две смотрела на своего друга сверкающими, как искры, глазами, как бы собираясь вцепиться ему в горло. Но затем, одумавшись и свернув в сторону, принялась обнюхивать мышиные следы.
Следы были довольно старые, но не безнадежные. Самка решила по ним идти. Самец, полагая, что она отыскала что-нибудь достойное охоты, подкрался ближе, желая посмотреть, что она выслеживала. Должно быть, тут недавно побывал охотник, потому что на земле лежал кусок мерзлой рыбы. Звери одновременно бросились к нему. Самец схватил его первый и сразу же сунул себе в пасть. Самка заворчала и зашипела от бешенства. Обнюхивая снег, нет ли здесь еще рыбы, самец сделал несколько Шагов в сторону. Под снегом послышался заглушенный лязг железа. Хищник, изогнув спину горбом и взвизгнув от страха, подпрыгнул вверх — его левая передняя лапа была ущемлена стальным капканом!
Страшная ловушка была прикреплена цепью к тяжелому деревянному бревну, которое он не мог даже пошевельнуть. Он яростно грыз странный и ужасный предмет, захвативший его лапу, ревел, плевался и катался через голову, окончательно растерявшись от бесплодных усилий освободиться. Испуганная и ошеломленная рысиха попятилась назад, прижав уши к голове и прищурив глаза. Но затем, вообразив, вероятно, что в этих непонятных для нее движениях скрывался какой-то обман, она с грозным ворчанием придвинулась ближе. Еще через минуту, выведенная из себя видом своего судорожно метавшегося супруга, она громко взвизгнула и, как безумная, схватила его за горло.
Оба зверя превратились в рычавший и визжавший клубок меха и когтей. Самец катался по земле, причем тяжелый капкан беспрестанно наносил удары и ему и самке, а железная цепь с резким лязгом то обвивалась вокруг них, то развивалась. Кровь, комья снега и хлопья вырванной шерсти летели во все стороны. Измученный ударами западни и цепи, перепуганный непонятным бешенством самки, самец ослабел первым. Через несколько минут живой клубок распался. Безумные крики перестали нарушать безмолвие ночи и сменились глухим предсмертным хрипением. Самец лежал неподвижно. Самка терзала его еще несколько мгновений. Потом, придя внезапно в себя, она остановилась, попятилась назад и, взглянув на изуродованное и скорченное тело своего друга, скользнула в ближайшие кусты. Здесь, охваченная страхом, она вся съежилась и, словно зачарованная, выглядывала из-за своего прикрытия. Немного погодя, она поползла дальше и, скрывшись в глубине лесной чащи, принялась облизывать раны и чистить шерсть. А распростертое тело самца, с жестокими, полуоткрытыми и застывшими глазами, постепенно коченело в сухом морозном воздухе.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ
Длинные отмели, поросшие бледно-зеленой осокой и залитые лучами солнца, тянулись на несколько миль, начинаясь от устья речки и кончаясь у подножия далеких покрытых темным лесом холмов. Небольшая тихая речка текла, прихотливо извиваясь, по цветущей равнине. В том месте, где ее сонливо журчавшее течение сливалось с главной рекой, в ее золотистые воды врезывалась узкая песчаная коса. Здесь высилась, словно часовой, длинноногая серовато-голубая птица, похожая на рисунок на японской ширме.
Плоская и узкая голова огромной цапли с вытянутым, наподобие кинжала, желтым клювом и с хохолком из двух гибких черных перьев была откинута далеко назад. Ее изогнутая и необыкновенно длинная шея покоилась между приподнятыми горбом голубыми крыльями, переходя внизу в щиток ржаво-серого цвета, слегка прикрывавший каштановую грудь птицы. Если бы не ее глаза, она казалась бы такой же сонной, как тихо дремавшие поросли осоки, как серебристо-голубая вода и опалово-бирюзовое небо. Но глаза цапли, круглые, немигающие и золотисто-блестящие, были широко открыты.
Над речной травой, резво порхая, пронеслась крупная бабочка с красновато-бурым тельцем, покрытым темными и красными знаками. Пролетев над водой, бабочка вдруг испугалась и понеслась назад к берегу, туда, где густо рос ярко-зеленый стрелолист с бледными и нежными цветами, дремавшими в застывшем воздухе. Бабочка увидела чашечки цветов и устремилась к ним, надеясь найти в глубине чистых венчиков капельку вкусного меда. Несясь над песчаной косой, она заметила неподвижную цаплю, резко выделявшуюся над рядами осоки. Возможно, что она приняла ее за столб или за пень, но цапля показалась ей удобным местом, где можно на минуту присесть и расправить свои крылышки. Бабочка подлетела ближе к птице. В немигающих золотистых глазах цапли она не заметила никакой угрозы. Целую минуту бабочка порхала вокруг этих глаз, как вдруг длинная шея и прямой желтый клюв рванулись с быстротой молнии вперед, и бедняжка была схвачена. Повернув голову к берегу, цапля одним ударом о песок оборвала бархатное платье бабочки. Потом, быстро проглотив ее, втянула шею обратно в плечи и приняла свое прежнее выжидательное положение.
Затем цапля заметила стрекоз. Трепеща крыльями над осокой и блестя, как рубиновая брошка на солнце, в воздухе мелькнула маленькая розовая лютка, спасаясь от преследования коромысла[6], сверкавшего изумрудами и аметистами. Судьба несчастной была предрешена. Великан был необыкновенно быстр и очень голоден. Его яркие крылья зашуршали, когда он догнал розовую беглянку и схватил ее своими челюстями. Серебристое и гибкое тело жертвы судорожно затрепетало. Все это происходило возле неподвижной птицы на краю песчаной косы. Снова ринулся вперед, как молния, длинный желтый клюв и мгновенно поглотил и сверкавшую драгоценными камнями пленницу и пестрое чудовище.
Но этот скудный обед, даже если бы он состоял еще из десятка самых больших бабочек и самых крупных стрекоз, не мог насытить прожорливую цаплю. Она двинулась вперед, вошла в воду и остановилась. Здесь она приняла несколько другое положение: сгорбив спину, она наклонила голову и направила свой клюв вниз. Ее зловещие золотистые глаза следили и за тем, что происходило вокруг нее в воздухе. Но внимательнее всего следили они за водой, омывавшей ее ноги.
Долго стояла в воде огромная цапля. Сквозь прозрачную янтарно-бурую поверхность покрытой зыбью реки она различала на дне — частью песчаном, частью илистом — целую сеть причудливых узоров. Вдруг в воде мелькнула тень. С невероятной быстротой метнулся вниз клюв птицы и вытащил красивого серебристо-зеленоватого окуня, около пяти дюймов длины. Острые, как нож, жаберные крышки и сильные плавники рыбы с угрозой ощетинились. Но цапля вышла из воды и, бросив добычу на песок, лишила ее ударом клюва чувств. Оторвав у окуня жаберные крышки и плавники, цапля проглотила сначала голову рыбы, а потом туловище. При этом она так сильно и судорожно двигала горлом, что ее круглые желтые глаза стали еще серьезнее. Когда рыба очутилась глубоко в глотке, цапля вытянула во всю длину свою шею, стараясь проверить странными толчками, полностью ли прошла добыча в желудок. Затем она снова заняла свой выжидательный пост. Но не успела цапля опять застыть, как на желтоватом дне реки мелькнул большой черный головастик. И он в одно мгновенье ока был проткнут клювом и проглочен. Мягкий, скользкий, лишенный плавников, он показался цапле очень вкусным.
Вскоре на гладкой поверхности речки, футах в пятнадцати от цапли, появилась узкая полоса зыби, закругленная на конце. Зыбь быстро приближалась, напоминая своими очертаниями хвост кометы. На самой верхушке этой изогнутой полосы, когда она была уже совсем близко, появился маленький черный носик, а над ним блестящий черный глаз. Это была речная крыса, которая, покинув свое тесное убежище среди водяных лилий, отправилась куда-то путешествовать.
Огромная цапля внимательно следила за зверьком. Должно быть, крыса приняла сначала неподвижно стоявшую, голубовато-серую фигуру за поставленный человеком столб, к которому он зачем-то привязывает свои лодки. Но уже через минуту крыса заметила что-то странное в наружности этого столбика. Она остановилась. Быть может, она увидела что-то грозное в желтых немигающих глазах птицы. После короткого колебания крыса переменила направление, переплыла реку, вскарабкалась на противоположный берег и скрылась среди бледных стеблей осоки. Цапля была вне себя от разочарования, но ни одним движением не выдала, однако, своего гнева. «Придет и мой черед, — подумала она, вероятно. — Надо только уметь ждать». И она взглянула вверх по течению, надеясь увидеть другую, менее осторожную водяную крысу.
Но, вместо ожидаемой зыби, она заметила тень, мелькнувшую на поверхности реки и тотчас же
