Когда бы ни настал этот момент, я готова!
9
Саманта приехала за полчаса до назначенного времени, но минут двадцать просидела в машине, поглядывая по сторонам и нетерпеливо ожидая прибытия Мередита, намереваясь столкнуться с ним словно бы невзначай. А когда простенький план не увенчался успехом, прошла прямо в зал и села.
Скамья присяжных была вовсе не скамьей, а рядом кресел, расположенных в три ряда: пять, семь и три – самый верхний для запасных членов. Саманта заняла место в первом ряду, приветливо кивнула тем из своих коллег, что уже собрались, и осмотрелась.
Почти все уже было готово к началу, юристы перекладывали бумаги и деловито переговаривались, не хватало лишь главных действующих лиц – судьи Лондберга и Тони Уэстлэнда, а кроме них, еще Мередита, крашеной куклы и двоих присяжных.
Стрелка часов над кафедрой неумолимо приближалась к двенадцати, охрана ввела подсудимого – улыбающегося, в прекрасном костюме, прибывшего словно бы и не из тюрьмы, а из номера дорогого отеля. Вот и крашеная девица появилась, сияя ослепительной улыбкой, следом за ней еще две женщины и лишь затем Мередит.
Глаза его моментально отыскали Саманту, и у нее на мгновение замерло сердце, а потом помчалось с удвоенной скоростью.
Он не забыл меня! И не обманул! Я действительно ему нравлюсь. Иначе не смотрел бы на меня так. О боги, неужели? Неужели моя несчастная жизнь на самом деле вот-вот переменится? Я... да, я почти счастлива. Предчувствие счастья – это восхитительно. Это, возможно, даже лучше самого счастья.
Ее лихорадочные мысли были прерваны призывом встать – судья Лондберг вошел энергичным шагом, сухо поприветствовал собравшихся, устроился в своем кресле и кивнул, показывая, что готов начать заседание.
Прокурор – высокий, худой, в дурно сидящем сером костюме – начал вступительную речь и спустя две минуты полностью завладел вниманием если и не всего жюри, то Саманты уж точно. Она слушала, боясь пропустить хоть одно слово, позабыв и о неблагоприятном впечатлении, что он произвел на нее своей внешностью, и об обуревавших ее последние дни эмоциях, и о самом Мередите.
Оказывается, в один субботний вечер племянник губернатора, накачавшись до умопомрачения наркотиками и алкоголем, рассорился с подружкой и ушел из ее дома, громко хлопнув дверью. Ничего не соображая от смеси изрядного количества кокаина, скотча и ярости, он вскочил в машину и рванул с места, не обращая внимания на прохожих.
Саманта бросила быстрый взгляд на Уэстлэнда и была потрясена до глубины души, увидев, что он не только не испуган и даже не смущен словами обвинителя, но по-прежнему улыбается. И не просто улыбается, а словно бы насмехается над предъявленными ему обвинениями.
А прокурор продолжал говорить, разворачивая картину деяний обвиняемого вплоть до того фатального момента, когда на пересечении Пятнадцатой улицы и Магнолия-драйв Уэстлэнд не затормозил на красный сигнал светофора и сбил тридцатипятилетнюю миссис Сноу – законопослушную мать двоих детей.
– Если бы он остановился, господа присяжные заседатели, – гремел прокурор, – если бы только он соблаговолил остановиться, покинуть кабину своего роскошного автомобиля и, так сказать, спуститься на нашу с вами грешную землю с высот своего опьянения – если бы он так поступил, то мы бы с вами сейчас не находились здесь. Потому что миссис Сноу была бы жива. Да-да, если бы сидящий перед вами молодой человек не побоялся запачкать белые кожаные сиденья своего «ламборджини» кровью раненной им женщины, двое детей не стали бы сиротами. Круглыми сиротами! По вине человека, сидящего перед вами с наглой улыбкой и рассчитывающего выйти из этого зала свободным и безнаказанным благодаря средствам и связям. Я обращаюсь к вам, господа присяжные, с призывом восстановить справедливость и не дать двоим несовершеннолетним погибнуть следом за их безвременно ушедшей матерью! Я прошу – нет, я требую от вас! – наказания для Энтони Уэстлэнда за совершенное им хладнокровное убийство!
Он замолчал, и некоторое время в зале царила гробовая тишина. Пылкая речь не оставила равнодушным никого, кроме разве что двоих адвокатов и самого обвиняемого.
Саманта промокнула слезинку и осторожно огляделась, застыдившись излишней чувствительности, но увидела, что она не одинока в своей реакции.
Адвокат Уэстлэнда, невысокий, но безукоризненно в отличие от прокурора одетый, поднялся с места, готовый приступить к своему вступительному слову, но стук молотка остановил его. Судья объявил перерыв на ланч и приказал всем собраться в зале в два часа пополудни.
Первая трапеза в отведенном для присяжных помещении оставляла желать лучшего. Еда оказалась безвкусной, само помещение мало напоминало столовую или даже кафетерий, а неработающий кондиционер превратил его если и не в пекло, то как минимум в чистилище.
Кроме того, есть никому не хотелось. Присяжные находились под впечатлением только что услышанного, они лишь изредка негромко обменивались несколькими словами, а в остальном сидели и молча жевали сандвичи и хот-доги.
Саманте кусок в горло не лез, поэтому она оставила нетронутую еду на тарелке, сделала глоток-другой теплой колы и вышла в коридор размять ноги.
Не успела она сделать нескольких шагов, как ее тронули за локоть.
– Саманта, добрый день.
Она обернулась – перед ней стоял Доналд Мередит. Сердце ее подпрыгнуло, но, памятуя о несостоявшемся свидании, она ответила весьма сдержанным тоном:
– Здравствуйте.
– Вы сегодня великолепно выглядите.
– Неужели?
– О да. – Он не пожелал услышать иронические интонации и не моргнув глазом продолжил: – Как вам показалось сегодняшнее представление?
Саманта нахмурилась.
– Представление? Вы называете это представлением?
Доналд грустно ухмыльнулся.
– А вы нет? Я глубоко убежден, что, несмотря ни на что, результат предрешен. Слишком многое поставлено на карту. К тому же Бернштейн – лучший адвокат по уголовным делам в нашем штате, если не во всей стране.
– О чем это вы говорите? Боюсь, я не совсем вас понимаю.
– Саманта, милая Саманта, вы прелестно наивны, но...
– Послушайте, да что вы себе позволяете?! – возмутилась она. – Я взрослая женщина, а не маленькая безмозглая дурочка! А наивностью не отличалась даже в детстве.
– Извините, Саманта, поверьте, я не собирался вас обидеть. Но сейчас не время и не место говорить об этом. Что, если мы встретимся вечером, после заседания, и все обсудим? Но сегодня, – поспешно добавил он, увидев ее сурово сдвинутые брови, – клянусь, меня ничто не задержит. Никакие дела, никакие проблемы, никакие неприятности, вплоть до стихийных бедствий! Я устрою так, чтобы освободиться не позднее семи. Идет? Пожалуйста, прошу...
Взгляд темных глаз проник ей в самую душу и лишил желания не только сопротивляться, какового, честно говоря, она и не испытывала, но даже и возможности играть роль неприступной и обиженной.
– Что ж, – слегка пожав плечами, ответила она, – ладно. Но предупреждаю, это ваш последний шанс.
– Спасибо, – тихо, с чувством проговорил он, взяв ее руку и слегка пожав. – Спасибо.
Речь адвоката Бернштейна, того самого, в безукоризненном костюме, длилась больше часа. Он говорил красиво и убедительно, опровергал все обвинения, обещал при опросе свидетелей доказать их предвзятость и показать, что все дело было сфабриковано в офисе прокурора. То есть, конечно, не прямо так сказал, но смысл явно читался между слов. Что ж, похоже, Мередит не ошибался в его оценке...
Саманта сидела и завороженно слушала, но спиной все время ощущала направленный на нее взгляд, а когда все закончилось, покинула зал заседаний одной из первых и заспешила домой. Она была уверена, что сегодня-то Доналд позвонит в обещанное время, и хотела подготовиться и привести себя в полную боевую готовность.
