жили купцы, в Плотницком конце- плотники, в Гончарском конце – гончары, на Холопьей улице – холопы, на Щитной – мастера, изготовлявшие щиты, и т. д.
Археологические раскопки развеяли эту гипотезу. И на Торговой стороне, и на Холопьей улице открыты богатые боярские усадьбы, а следы ремесленного производства оказались характерными для любых участков древнего Новгорода. Более того, как об этом уже рассказано выше, выяснилось, что и боярские хоромы, и ремесленные мастерские во многих случаях располагались на одних и тех же усадьбах. Иными словами, стало очевидным, что значительная часть простого населения Новгорода зависела от бояр больше, чем принято было думать. Эти люди не имели своих дворов, а вынуждены были жить на земле, принадлежащей боярам, составляя, таким образом, один из элементов боярского родового участка.
Такой участок был организацией политического единства боярского рода, а с помощью уличанских и кончанских собраний – средством политического единства бояр целого конца. Но в то же время такая организация препятствовала политическому объединению трудового населения, например ремесленников. Разделенное частоколами боярских усадеб и родовых боярских комплексов зависимое от бояр население было лишено возможности объединиться по профессиональному и социальному признаку для коллективной защиты своих классовых интересов. Именно поэтому в Новгороде не возникло ремесленных цехов, а купеческие организации объединяли лишь самых богатых купцов, уже превратившихся в феодалов.
Простое население родовых боярских гнезд испытывало, нужно думать, еще более сильный классовый гнет, нежели независимое население сотен, однако классовое недовольство боярских ремесленников и холопов всегда могло быть направлено в нужное боярам русло. Вы недовольны условиями своей жизни, говорили бояре, но ведь, в ваших трудностях виноваты плохие правители. Их нужно свергнуть, а на их место посадить нас. Помогите нам в нашей борьбе за должность посадника или тысяцкого, и мы не забудем вашей помощи.
Схема народных восстаний в Новгороде на протяжении столетий однообразна. Простой люд поднимается на борьбу против усиления классового гнета, но в конечном счете оказывается помощником то одной, то другой боярской группировки, стремящейся утвердить во главе боярской республики своего ставленника. Таким образом,, сама структура организации новгородского боярства препятствовала быстрому росту классового самосознания ремесленников, холопов, мелких торговцев.
Береста пока не дает материала об отношении ремесленников к условиям их быта и об изменении этого отношения в процессе усиления боярского гнета, поскольку ремесленники жили в самом Новгороде и в берестяной переписке между ними и боярами не было необходимости. О формировании классового сознания трудового люда мы можем судить по письмам, связанным с крестьянским бытом. В 1973 г. при раскопках в Старой Руссе была найдена грамота № 10 (по старорусскому счету), написанная в XII в.: «Се грамота от Яриль ко Онание. В волости твоей толика вода нити в городищяньх. А рушань скорбу про городищяне. Алее хоцьши, ополош дворяна, быша нь пакостил». Автор письма Ярила пишет владельцу волости Городище Онании от имени рушан - жителей Русы. Надо полагать, что Ярила - видное лицо администрации Русы.. В Городище голод, городищанам нечего есть, они могут «только воду пить», о чем стало известно в Русе. «Если хочешь, настращай c его ключника, «дворяна», чтобы он не пакостил», советует Ярила Онании. Это вполне доверительна переписка двух феодалов, основанная на полном взаимопонимании. Надо думать, ты сам виноват в том, что в твоей волости народ голодает, но ведь ты имеешь возможность свалить все на управляющего. Таков примерно ход мыслей Ярилы. Сами городищане молчат и ничего не требуют.
Спустя два века положение несколько меняется.
По-прежнему плохо и голодно в деревне. Но крестьяне уже сами жалуются господину на свою тяжелую долю: «Поклон ко Юрью и к Максиму от всих сирот. Цто еси дал нам за клуцка, за нас не стоть, нас продаеть, и окрадони от ного есми… Аже ему будьть сидить, намам сил и ниту сидити. А да нам смирного человека. А на том тобе цолом» – «Поклон Юрию Максиму от всех сирот. Что ты дал нам за ключника? За нас не стоит, обременяет нас поборами, и мы ограблены… Если он будет и дальше сидеть, нам оставаться нет сил. Дай нам смирного человека. А мы тебе челом бьем» (грамота № 370). Или другая грамота начала XV в.: «Осподиню Михаилу Юрьвицу, си посадницю, паробок твои Кля цоло бие. Како, осподине, пожалуеши волости. Половина пуста, и котор осталися, ити хотя. Жалуби хотя, осподине, жалоби, осподине, подати убавити. А тоби, своему осподиню, цолом бию» – «Господину Михаилу Юрьевичу, сыну посадничьему, паробок твой Кля челом бьет. Как, господин, пожалуешь волости? Половина запустела, а те, которые остались, уходить хотят. Жаловаться хотят, господин, жаловаться, чтобы ты, господин, подати убавил. А я тебе, своему господину, челом бью» (грамота № 301). По-прежнему между господином и крестьянином в таких письмах – а их найдено уже немало-стоит ключник, в котором до поры до времени крестьяне видят главного виновника своего тяжелого положения, уповая на доброту и справедливость господина.
Лишь в XV в., когда боярство в целом пришло к власти, организовав верховный орган республики с участием представителей всех боярских кланов, наступили всеобщее прозрение и разочарование. Народный гнев тогда был направлен не против отдельных бояр, а против всего боярского сословия. Именно тогда впервые стали говорить обо всех боярах как о супостатах «простой чади», о неправедном боярском суде, отсутствии закона. И тогда, в эпоху последнего столкновения боярского Новгорода с великокняжеской Москвой, республика бояр не нашла поддержки у «простой чади» – гончаров и сапожников, плотников и кузнецов, отказавшихся воевать за своих господ.
«Напиши мне шестокрылых ангелов…»
Поразительной особенностью средневекового Новгорода было громадное число в нем церквей. Во время присоединения Новгорода к Москве в конце XV в., когда Иван III энергично осваивал доставшееся ему новгородское наследство, были составлены многочисленные писцовые книги, исчисляющие недвижимое имущество и доходы с него. В числе этих документов имеется и роспись всех новгородских церквей. В ней перечисляется 84 больших храма и 79 маленьких, придельных, пристроенных к большим церквам или устроенных внутри них. Историки по-разному определяют число жителей в средневековом Новгороде- от 10 до 20 тыс. человек. Если даже остановиться на средней цифре – около 15 тыс., – получается, что один алтарь приходился менее чем на сто жителей. Но, кроме того, в Новгороде и ближайших к нему окрестностях существовало несколько десятков монастырских церквей.
Казалось бы, изобилие церквей должно свидетельствовать об особой набожности новгородцев, которая - неизбежно в таком случае должна отразиться и в берестяных грамотах. Между тем число богослужебных текстов на бересте минимальное. За все время раскопок их было найдено всего три или четыре на пятьсот с лишним писем, касающихся сугубо житейских дел. В числе этих текстов оказалась и единственная пока в Новгороде берестяная книжечка, написанная и потерянная во второй половине XIII в. Эта книжечка размером пять на пять сантиметров и объемом в семь исписанных страниц содержала текст молитвы, которую пели во время богослужения очень редко – один раз в восемь недель. Такая книжечка служила ее владельцу как бы шпаргалкой.
Таким образом, характер берестяных грамот и число церквей в Новгороде находятся в явном противоречии друг с другом. Грамоты вовсе не отмечают особой религиозности горожан. В чем же причины столь широкого церковного строительства в Новгороде? Их, надо думать, следует искать в иных обстоятельствах.
Одно из этих обстоятельств рассмотрено выше. Бояре окружали свои родовые гнезда церквами, используя зависимых от них священников для воздействия на свободное население независимых кварталов-сотен. Другое обстоятельство открывают берестяные грамоты
При раскопках на древней Ильиной улице в слое XV в. была найдена грамота № 413: «Челобитье от Смена к попу Ивану. Чоби еси моего москотья моего пересмотреле, дадбы хорь не попортиль. А я тоби, своему осподину, челом бию в коробки. А послал есмь клучь Степаном. А помитка горносталь».
Степан называет попа Ивана своим «господином», но, как это ясно из дальнейшего, в данном случае употреблена лишь вежливая форма, подобная позднейшим уважительным оборотам русской переписки. Семен бьет челом попу Ивану «в коробке», т. е. просит его относительно какой-то коробки, ключ от которой он послал попу Ивану со Степаном. Степан, по-видимому, привез от него и это берестяное письмо. В коробке хранится какое-то «москотье», которое может попортить - если только еще не попортил - «хорь». За заботу
