– Куда подевались те трое?
– Ушли, – сказала Уиттерша. – Да и какое это имеет значение? Вверх по лестнице.
– Нет. – Он привлек ее к себе и посмотрел в глаза. – Неужели тебе не ясно? Неужели ты не понимаешь, что сделал мой дед?
– Тигхи…
А затем, подобно раскату грома во время рассветного урагана, прозвучал голос. Тигхи с содроганием узнал его. Дед.
– Внук!
Он оглянулся. На выступе главной улицы стоял дед и смотрел прямо на него. Он не только смотрел на юношу, но и показывал на него своим деревянным посохом. Позади деда, как всегда, стояли оба его помощника. Все, кто находился в этот момент на выступе главной улицы, оставили свои дела, чем бы они ни занимались, и уставились на священника.
– Внук! Сейчас же отойди от этой еретички! Оставь мерзкую девчонку в покое!
На лице Уиттерши отразился смертельный испуг. Вырвавшись из рук Тигхи, она отскочила от него. Однако в висках Тигхи уже гулко застучала кровь. Подавленное настроение вдруг улетучилось, на смену ему пришли ясность и легкость во всем теле. Казалось, стоит подпрыгнуть, и он станет парить в воздухе, поднимаясь все выше и выше, пока не поравняется с Богом, величественно восседающим на самой верхушке стены. Тигхи повернулся лицом к деду.
– Ты убил их, – прокричал он пронзительным, срывавшимся на визг голосом.
Так получилось помимо его воли, ибо ему было трудно совладать со своими эмоциями.
– Внук! – громоподобно проревел дед.
– Ты убил их – вы пришли ночью и сбросили их с мира. Убийца! Убийца!
Из глаз у юноши потекли слезы. Поднятая рука задрожала. На выступе главной улицы воцарилась абсолютная тишина. Тигхи смог почувствовать даже присутствие Уиттерши, которая стояла у него за спиной, неподвижная, как камень. В движении было лишь лицо деда, которое дергалось и тряслось, искажаемое злобой и изумлением.
Он открыл рот, желая сказать что-то, однако раздался лишь сдавленный, хрипящий звук. Тогда дед сделал вдох и заорал:
– Берегись, сын моей дочери! Тебя обманули мои враги!
– Ты убил их так же, как убил моих па и ма! – крикнул ему в ответ Тигхи. – Ты сделал это! Ты сбросил их с края мира.
– Мне наплевать на то, что тебя, возможно, родила моя дочь, – завопил дед, и гнев до неузнаваемости исказил его лицо. – Ты преступник, ты оклеветал меня и будешь наказан.
– Все это знают, но боятся сказать, – крикнул Тигхи. Слезы обильно струились у него по щекам. – Все знают, что ты убил моего па, убил принца. Ты убил мою ма, свою собственную дочь.
Дед завыл, завыл самым натуральным образом, так, как воет ветер на рассвете. Затем, выбросив вперед обе руки, он приказал своим помощникам схватить Тигхи. Помощники ринулись вперед, широкими прыжками преодолевая пространство, отделявшее их от юноши. Затуманенным слезами зрением Тигхи едва различал их фигуры. В ушах опять прозвучал голос деда:
– Как смеешь ты говорить такие гнусные мерзости?!
Однако Тигхи уже повернулся к нему спиной, а в следующую секунду уже несся по выступу главной улицы. Эта реакция была почти бессознательной. Та его часть, которая принадлежала скорее к миру животных, а не людей, не хотела попасть в лапы людей деда, отказывалась вновь подвергаться побоям. Тигхи не имел никакого представления о том, что делали или говорили жители деревни. Он был слеп ко всему, за исключением смутного ощущения своих ног, топавших по утрамбованной, высохшей грязи и траве, видневшейся кое-где зелеными пятнами.
Тигхи бежал неуклюже, пытаясь на бегу протереть глаза тыльной стороной ладони. Он слышал собственные всхлипывания и топанье ног преследователей за спиной. Теперь Тигхи посетило чувство, говорившее ему, что он озвучил то, о чем нельзя говорить, и взамен не получил облегчения.
Добежав до дальнего конца выступа главной улицы, Тигхи быстро вскарабкался по короткой лестнице на уступ и побежал в обратном направлении. Его целью было добраться до уступов, находившихся выше и в стороне. На одном из таких уступов стоял дом его па. Кто-то – Тигхи не успел разглядеть лицо этого человека – стоял в оцепенении с разинутым ртом, когда мимо проскочили сначала Тигхи, а затем помощники священника.
Помощники, рослые и крепкие парни, были постарше юноши и потому бежали более широким, размашистым шагом. Расстояние между ними и преследуемым быстро сокращалось. Их пальцы уже доставали до его одежды. Они пытались схватить его. Опасность поимки родила у Тигхи внезапное ощущение тошноты. Он начал вилять из стороны в сторону и лягаться. Тигхи из последних сил рванул вперед и увеличил отрыв от преследователей.
А затем тело Тигхи вдруг ощутило какую-то непонятную свободу, потерю опоры. Юноша бежал по самому краю, и его правая нога внезапно оступилась и соскользнула с обрыва. Уступ покачнулся перед глазами и взлетел вверх. Тигхи приготовился к удару лицом о засохшую грязь, однако никакого удара не последовало. Вместо этого уступ стал отдаляться. В ушах засвистел воздух и хлестнул по лицу и телу Тигхи.
В животе у юноши все сжалось и опустилось. С ужасающей ясностью он вдруг осознал, что наконец-то произошло то, чего он ждал и боялся.
Он падал.
Он падал и переворачивался в воздухе. Сначала перед Тигхи предстал калейдоскоп уступов и утесов, пролетавших мимо, а затем он перевернулся через голову и мог видеть только небо и далекие облака. Теперь ветер кричал, врываясь в уши Тигхи с невероятной силой. Наверное, он тоже кричал. Наверное, но
