чем в Новгородской земле. Новгород спасен был от разорения не благодаря стихиям природы, а мужеством его защитников».[260]
И в объяснении причин отхода монголо-татар немаловажную роль сыграла названная В. А. Чивилихиным причина. К началу весны, даже к концу зимы Новгородская земля постоянно страдала тяжелой бескормицей. Эта хроническая бедность кормов отмечается и в XIX в.: «По недостатку сена, необходимого для содержания мелкого скота, лошадей к весне уже кормят так называемою сечкою. Рогатый же скот обыкновенно в продолжение всей зимы довольствуется яровой соломою, изредка приправляемой овсяной подсыпкою. Сено дают коровам только несколько дней в году, после теления, и то понемногу» [261]. Поскольку на предыдущий, 1237 г. приходится максимум угнетения древесины, свидетельствующий о неблагоприятных погодных условиях, значит ему свойствен был и общий недород сельскохозяйственных культур, в том числе и всех видов кормов.
Все эти обстоятельства не могли не стать очевидными для Батыя во время движения от Торжка к Игначу Кресту. Разумеется, возникшим опасениям способна была противостоять надежда пополнить фуражные запасы взятием Новгорода. Однако, надо полагать, не без последствий для выработки дальнейших планов оказался урок затяжной осады Торжка. Приход под стены Новгорода грозил монголо- татарам в случае длительной его осады – а на быструю победу уже нельзя было рассчитывать – голодной блокадой из-за апрельской распутицы и разлива рек, продолжающегося здесь до конца мая. Поскольку поемные луга в течение всего этого времени остаются под водой, а травы поспевают примерно к 24 июня (по старому стилю), конное войска ожидала бы здесь еще более жестокая бескормица, обрекавшая Батыя на поражение.
Таким образом, в повороте ордынского войска на юг решающую роль, несомненно, сыграл героизм защитников маленького Торжка. Распятый и поруганный, так и не дождавшийся новгородской помощи, он сражался насмерть, заслонив Новгород от тяжелых военных испытаний.
Новгород во времена Александра Невского
Победа Степана Твердиславича оказалась столь решительной, что за все время его посадничества была лишь единственная попытка возродить внутрибоярскую борьбу – авантюра «Борисовой чади» в 1232 г. Это посадничество стало первым продолжительным и прерванным только смертью посадника правлением со времени Мирошки Несдинича. Заняв эту должность в декабре 1230 г., Степан остается посадником до смерти 16 августа 1243 г. Летописец точно исчисляет время его правления: «Посадничество держав 13 лет без 3 месяц». Местом погребения Степана Твердиславича стал Софийский собор, где его похоронили с почетом рядом с архиепископами Аркадием и Мартирием.[262]
Длительность посадничества Степана Твердиславича и его почетное погребение – несомненные знаки торжества той новой боярской политики, возникновение которой прослеживается в его время. С вокняжением Ярослава Всеволодовича число свидетельств новой формы союзнических отношений Новгорода с владимирскими князьями множится.
Приняв новгородский стол в 1230 г., Ярослав через две недели, в середине января 1231 г., возвращается в Переяславль и оставляет в Новгороде своих сыновей Федора и Александра. Описывая этот акт, летописец сообщает: Ярослав «два сына своя посади в Новегороде» [263]. Это, однако, не означает перерыва в его княжении. И в 1231 г. Ярослав Всеволодович остается новгородским князем, а пребывание в Новгороде его сыновей лишь выражает идею его суверенитета. В 1232 г. Ярослав идет в поход на Чернигов с «новгородци и с всею властью своею»[264], а под 1233 г., сообщая о нападении немцев на новгородские земли, летописец замечает: «Князю же Ярославу не сущу в Новеграде, нъ в Переяславле бе» [265]. Тогда же и Псков впервые строит свои отношения с князем по новой новгородской схеме. В рассказе о переговорах псковичей с Ярославом Всеволодовичем в 1232 г. летописец изображает классическую форму суверенитета князя над городом: «Приидоша плесковици, и поклонишася князю и ркоша: «ты нашь князь»; и испросиша у Ярослава сына Федора; и не дасть им сына, и рече им: «Се даю вы шюрин свои Юрья, и то вашь князь».[266]
Сравнивая внешние признаки отношений Новгорода и великого князя в XI в. и отношений Новгорода с Ярославом Всеволодовичем во второй четверти XIII в., мы как будто обнаруживаем сходные положения. Если в XI в. на Новгород распространялся суверенитет киевского великого князя, из рук которого новгородцы получали своих князей, то теперь новгородцы признают над собой суверенитет Ярослава Всеволодович, который сам решает, кого из своих родственников отправить в Новгород. Если учесть при этом, что «вольность в князьях» была главным лозунгом антикняжеской борьбы на протяжении всего XII в., то можно было бы говорить о том, что круг антикняжеской борьбы замкнулся возвращением обеих сторон на исходные рубежи.
Однако это лишь внешнее сходство. В XI в. великий князь был полным хозяином Новгорода, составлявшего часть его «отчины». Теперь Ярослав – лишь один из участников государственного управления, его власть в Новгороде решительно ограничена, а суверенитет оказывается только формой союза, не затрагивающей внутренних порядков боярской республики. Более того, сама форма отношений Новгорода с Ярославом Всеволодовичем принципиально отлична от формы отношений Новгорода с киевскими князьями XI в. Ярослав Всеволодович занимал новгородский стол по избранию. Он приносил присягу «на всей правде новгородской», т. е. гарантировал свое невмешательство в республиканские порядки. Новгородцы были «вольны» в этом избрании. Что же касается княжичей, которым Ярослав поручил новгородский стол, то их положение не имеет ничего общего с положением князей-наместников XI в. Они являются личными представителями Ярослава и по своей природе близки княжеским наместникам в Новгороде XIV–XV вв. Показательно, что в XV в. составитель летописного списка «А се князи Великого Новагорода» не включает княжичей в число новгородских князей. В его изложении история новгородского стола в рассматриваемый период выглядит так: «.и опять Михаило Всеволодович; и посадиша сына своего Ростислава на столе, а сам Чернигову; и опять Ярослав Всеволодичь; и по нем сын его Александр Храбрыи; и по нем брат его Андреи; и опять Александр.»[267]
Начало действительного княжения Александра Ярославича относится не к 1230 г., когда он вместе с братом Федором был оставлен в Новгороде отцом, а к 1236 г., когда Ярослав Всеволодович стал киевским князем и союз Новгорода с ним утратил первоначальный смысл. Действенная защита Новгородской земли от нападений с запада могла быть обеспечена только союзом Новгорода с соседними княжествами Северо- Восточной Руси и личным участием князей в обороне новгородских границ. Поэтому Ярославом и новгородцами княжение в Новгороде передано Александру Ярославичу (его старший брат Федор умер еще в 1233 г.): «Поиде князь Ярослав из Новаграда Киеву на стол, понявши с собою новгородцов болших муж: Судислава в Славне, Якима Влунковица, Костя Вячеслалица, а новоторжець 100 муж; а в Новеграде посади сына своего Александра; и пришедши, седе в Киеве на столе; и держав новгородцов и новоторжан одину неделю и, одарив, отпусти прочь, и приидоша вси здрави».[268]
Начало княжения Александра Ярославича в Новгороде совпало с особенным усилением военной опасности. В 1237 г. в Прибалтике объединяются Ливонский и Тевтонский ордены, а в Ригу прибывают многочисленные немецкие пополнения. Активизирует свою агрессию против русских земель объединяющаяся Литва, от которой в 1237 г. сильнейшее поражение потерпел Псков со своими союзниками. В 1238 г. русской земле нанесен страшный удар вторым нашествием монголо-татар, полчища которых вторглись и в новгородские пределы, сожгли и разграбили Торжок и только сто верст не дошли до Новгорода.
В этой обстановке значение союза Новгорода с князем должно было возрасти неизмеримо. В летописном рассказе о событиях этих лет фигура князя Александра занимает центральное место. Летописец сообщает о мерах по укреплению обороны Новгородской земли (постройка пограничных городов на Шелони), женитьбе Александра на дочери полоцкого князя, укрепившей военный союз территорий, находившихся в наиболее угрожаемом положении. В 1240 г. Александр возглавляет поход новгородцев на Неву и прославляет свое имя в победоносной Невской битве со шведами.
Можно предполагать, что усиление роли князя сопровождалось уже в это время и более активным его вмешательством в новгородские республиканские порядки. Во всяком случае летопись, не объясняя причин ссоры, рассказывает, что сразу же после Невской битвы Александр «роспревся с новгородци» и ушел со своим двором в Переяславль[269].
