'В рассуждении тех зол и несчастий, которые свалились на нас со всех сторон, мы умоляем Вас защитить нас и ходатайствовать перед Его Величеством, дабы он не оставил своею милостью тех, кто хранил и хранит нерушимую верность и покорность Его Величеству.
Поелику Вы дали понять, что нам приказано убраться из этой провинции и оставить свои земли, мы умоляем Вас позволить нам по крайней мере самим выбрать места своего будущего проживания и предоставить нам достаточное время для добровольного переселения. Мы обязуемся осуществить его за свой счет и тем освободить корону от излишних расходов. Нашим единственным желанием является свободное исповедание нашей веры, ради чего мы готовы отказаться от всей своей собственности…'
Пьер тоже поставил под бумагой свою подпись, но в отличие от отца он не возлагал на нее никаких надежд.
— Да не отпустят они нас так просто, отец, — с горечью втолковывал он Эмилю. — Это значило бы для них признать, что мы имеем право оставаться католиками, а ведь они нашу веру называют папистской ересью. Кроме того, они понимают, что уйди мы в Канаду — а куда нам еще идти? — это сразу усилит их противников. Разве они это допустят? Они нас разбросают по разным местам, чтобы и духу нашего не было!
— Надеюсь, что ты не прав, сын мой! — Эмиль нахмурился: — Мы же дело говорим! Надо молиться, чтобы господь им глаза открыл!
— Французскому королю наплевать на нас, а мы ведь одних кровей с его народом! А уж английскому- то и подавно! Ему нужны наша рыба, наши меха, да чтобы своих переселенцев здесь устроить! Тут молись не молись…
'Впрочем, бесполезно отца уговаривать, — подумал Пьер. — Вот-вот все начнется'.
И началось. Всех выгнали наружу — впервые за все время.
— Наверное, они прочли нашу петицию и решили отпустить домой, чтобы мы сами подготовились к переселению, — высказал предположение Эмиль.
Пьер не откликнулся. Если бы это было так, зачем бы пригнали солдат с мушкетами на изготовку?
Людей выстроили во дворе, и молодой лейтенантик с несколькими подручными начал какое-то странное действо: то на одного укажет пальцем — выйти из строя, то на другого. Отобрал человек сто сорок — сто пятьдесят. В их числе оказался Бертин, туда же попали и Базиль Лизотт, и все молодые ребята. Их окружила цепь красномундирников. И как гром небесный прозвучал приказ:
— Шагом марш! На посадку!
— Не пойдем! Нам говорили, что отправлять будут семьями! — послышались голоса из группы обреченных.
Их поддержали те, от кого их оторвали. Ропот перешел в возмущенный рев.
Солдаты вскинули мушкеты. На несчастных двинулись штыки. Колонна тронулась к берегу. Бертин бросил на Пьера последний, отчаянный взгляд — и лицо его затерялось среди других. Жорж Пико, которому едва пятнадцать стукнуло, заревел, попытался было дать деру, но сам полковник Винслоу схватил его, швырнул, как котенка, обратно, в кольцо конвоиров. К общему шуму теперь присоединился женский плач — оставшееся население Гран-Пре высыпало на улицу, и все полторы мили до берега колонну сопровождали причитания и вопли. Что толку?
Эмиль рухнул на колени. Слова молитвы едва слышались сквозь рыдания. Но небо не разверзлось, и молния не поразила преступников.
37
— Засаду убрали! — сообщал Франсуа утром, но радости в его голосе не было. — Что-то замышляют. Надо бы в деревню сходить, разузнать…
— Я пойду! Заодно поесть отнесу нашим и табаку, — вызвалась Солей.
— Я с тобой! — Даниэль оказалась тут как тут.
У самой деревни они встретили Селест. Боже, что у нее за вид: заплаканная, шатается. Что случилось? Рыдая, Селест рассказала и о случившемся:
— Всех братьев забрали! А папу опять с остальными за частокол загнали! Они, наверное, нарочно хотят всех порознь отправить!
У Солей подкосились ноги, и она ухватилась за ствол дерева, чтобы не упасть.
— А наш отец? Ты его видела?
— Да. Они с Пьером остались и Анри маленький с ними. Только Бертина взяли из ваших… — Селест как-то виновато глянула на Даниэль. — И всех братьев Лизоттов тоже. Только самого маленького не тронули…
Даниэль схватилась за сердце, как будто ее ножом ударили:
— И Базиля? И Базиля тоже уже отправили?! Нет, нет!
Солей все еще чувствовала головокружение, но постепенно ею овладевало какое-то каменное спокойствие.
— Значит, так оно и есть. Не только с родными местами, но и с близкими людьми собираются разлучить, сволочи!
Селест жалобно посмотрела на нее:
— Как я маме-то скажу? Если бы Антуан здесь был, он бы что-нибудь придумал. Да нет, слава Богу, что его нет, а то тоже попал бы вместе со всеми…
— Близнецы у нас, — тихо бормотнула Солей, как будто опасалась, что кто-то, скрывающийся в лесу, может ее услышать. — Но ни слова об этом, понятно? Солдаты до сегодняшнего утра сидели у нашего дома в засаде, а теперь их нет, видно, всех забрали на это дело… У ребят есть кое-какие задумки. — Она увидела, как искорки надежды блеснули в глазах подруги. — Не знаю, как это у них получится…
— У них получится! — воскликнула Селест. — Дай Бог, чтобы получилось!
— Дай Бог! — механически повторила Солей, без всякой, однако, уверенности.
Теперь вся их жизнь стала одним сплошным ожиданием. Они нагрузили повозку вещами и провизией. И ждали, ждали… У них возникло и окрепло подозрение, что заключенным мало что достается из приносимых женщинами передач. Новых кораблей на рейде не появлялось, а поскольку английский гарнизон снабжался морем, это означало, что солдаты питаются за счет того, что предназначалось мужчинам Гран- Пре.
Полковник Винслоу был, похоже, в дурном настроении. Как разместить две с лишним тысячи душ на восьми небольших судах, если даже и обещанных одиннадцати едва хватило бы? Кроме того, полковника начало беспокоить поведение этих, в церкви; поначалу оно было примерно-покорным — Винслоу даже не ожидал такого откровенно говоря; но теперь там все бурлит. На всякий случай он решил удвоить число караульных. А тут еще эти бабы: голосят не только днем, но уже и ночами!
Франсуа и Антуан занялись устройством тайных складов продовольствия в окружающих лесах. Вновь и вновь они обсуждали между собой детали своего смелого плана. Единодушно решили захватить с собой Селест — конечно, если она согласится отправиться с ними одна, без семьи.
Новые суда все не прибывали, наоборот, к ярости Винслоу, три из стоявших на рейде были отозваны в Пизик. Комендант решил больше не ждать. Восьмого октября он отдал приказ: грузить всех и немедленно, заполняя трюмы до отказа.
Семья Сиров, вернее, то, что от нее осталось, двинулась в путь. Антуан посоветовал им всем перед дорогой поесть как следует — кто знает, когда придется есть в следующий раз, но этому благоразумному совету последовал только малыш Венсан. Расцеловались с близнецами, которым предстояла такая сложная и безумно смелая миссия, — и в путь, по такой знакомой тропе…
