Начали они, надо сказать, многообещающее.
Я посмотрел на Дидье. Тот индифферентно пожал плечами, снимая с себя ответственность, и состроил зверскую рожу Викраму.
– Черт! Прости, старик! – воскликнул Викрам в замешательстве. – Я думал, ты знаешь. Я думал, Дидье уже рассказал тебе,
– Карла вернулась в Бомбей, – объяснил Дидье, утихомирив Викрама еще одним гневным взглядом. – У нее появился новый друг – бойфренд, по ее собственному выражению. Его имя Ранджит, но он предпочитает, чтобы его называли Джит.
– Неплохой парень, Лин. Думаю, он тебе понравится, – добавил Викрам, ободряюще улыбаясь.
– Ну знаешь, Викрам… – скривился Дидье.
– Все в порядке, друзья, – улыбнулся я им обоим и сделал знак официанту, чтобы он принес нам новую бутылку. Когда она была доставлена и мы разлили алкоголь по стаканам, я поднял свой и провозгласил тост:
– За Карлу! Да родятся у нее десять дочерей, и пусть все они найдут достойных женихов.
– За Карлу! – присоединились к тосту Дидье с Викрамом и, сдвинув стаканы, мы опустошили их.
Мы провозгласили уже третий тост – за любимую собачку Ранджита, – когда в шумной и беззаботной ресторанной обстановке вдруг появился Махмуд Мелбаф, из чьих глаз на меня глянула война на пустынной снежной вершине. Я поднялся навстречу ему.
– Что с тобой случилось? – тут же спросил он, глядя на мои свежие порезы.
– Да так, ерунда, – улыбнулся я.
– Кто это сделал? – настаивал он.
– Кое-какие разборки с прислужниками мадам Жу, – объяснил я, и он успокоился. – А ты с чем пожаловал?
– Назир сказал, что ты будешь скорее всего здесь, – прошептал он, озабоченно хмурясь. – Очень хорошо, что я тебя нашел. Назир велел тебе передать, чтобы ты несколько дней никуда не ходил и ничем не занимался. Разгорелась война между группировками. Борьба за власть после смерти Кадера. Так что не посещай пока никаких мест, связанных с нашим бизнесом. Это небезопасно.
– А почему так внезапно?
– Предатель Гани мертв, – ответил Махмуд ровным тоном, но глаза его смотрели жестко и решительно. – И его люди тоже.
– Гани?!
– Да. У тебя есть деньги?
– Да, конечно, – ответил я, думая об Абдуле Гани: «Он ведь из Пакистана. Наверное, в этом все дело. Очевидно, это он был связан с пакистанской тайной полицией. Ну да, конечно. Это он подстроил так, что нас чуть не схватили в Карачи. Это о нем говорил Халед в ночь перед сражением – об Абдуле Гани, а не об Абдулле…»
– У тебя есть надежное место, где ты можешь пересидеть?
– Место? Да, есть.
– Это хорошо, – сказал он, с чувством пожимая мне руку. – В таком случае встретимся здесь же через три дня, в час,
–
Я сел за столик, стараясь не смотреть в глаза друзьям, пока не почувствовал, что страх в моих собственных улегся.
– Что-то случилось? – спросил Дидье.
– Да так, ничего особенного, – соврал я с напускным безразличием. Я поднял свой стакан. – Так на чем мы остановились?
– На собачке Ранджита, – ухмыльнулся Викрам. – Но мне хотелось бы также включить в этот тост его лошадь, если вы не против.
– Но ведь мы не знаем, может, у него нет лошади, – возразил Дидье.
– Про собачку мы тоже не знаем, но пьем за нее. Итак, за собачку Ранджита!
– За собачку Ранджита! – присоединились к тосту мы с Дидье.
– И за его лошадь! – добавил Викрам. – И за лошадь его соседа.
– За лошадь соседа!
– И вообще за всех лошадей!
– И за всех любовников! – провозгласил Дидье.
– За всех… любовников, – повторил я.
Но внезапно я почувствовал, что во мне самом любовь по какой-то причине и каким-то непонятным образом умерла. Я ощущал это очень отчетливо. Мое чувство к Карле не исчезло. Оно до сих пор со мной. Но ревности к незнакомцу по имени Ранджит, которая раньше непременно охватила бы меня, я не испытывал. Никакой злобы к нему, никакой обиды на Карлу. Сидя с друзьями в ресторане, я ничего не чувствовал, во мне была пустота, словно война, потеря Кадербхая и Халеда, встреча с мадам Жу и драка с ее телохранителями-близнецами впрыснули мне в сердце анестезирующее средство.
Боли в связи с предательством Абдула Гани я тоже не ощущал, это было, скорее, какое-то трепетное изумление – других слов я не могу подобрать – и под ним глухо пульсирующий фаталистический страх. Ибо уже тогда кровавое будущее, на которое нас обрекло его предательство, начало проникать в нашу жизнь, как неожиданное цветение погибшей от засухи красной розы, упавшей на бесплодную каменистую землю.
Глава 39
Через час после того, как я оставил Абдула Гани и направился к мадам Жу, Назир и три его ближайших помощника взломали дверь соседнего дома и прошли через все длинное подвальное помещение к люку, соединявшему его с особняком Гани. Когда я пробирался захламленным коридором полуразрушенного Дворца, Назир с помощниками, напялив на себя черные вязаные маски-капюшоны, распахнули люк и вылезли на кухню. Повара, рабочего со склада, двух слуг и двух шри-ланкийцев, Кришну и Виллу, они заперли в небольшом помещении в подвале. Когда я добрался до чердака и нашел там мадам Жу, Назир поднялся в большой кабинет Абдула и застал его сидящим в кресле и плачущим. Когда я отказался от мести и простил поверженного врага, мадам Жу, пускавшую слюни в своем кресле, Назир отомстил за Кадер Хана и за себя самого, убив предателя.
Двое держали Абдула за руки. Третий заставил его поднять голову и открыть глаза. Назир снял маску и, глядя Абдулу в глаза, вонзил кинжал в его сердце. Абдул, по всей вероятности, знал, что они придут, и сидел, ожидая убийц. Тем не менее, его крик, по их словам, прозвучал как зов, донесшийся из самых глубин преисподней.
Они скинули его тело на полированный пол. Когда я сражался с Раджаном и его братом на чердаке в другом конце города, Назир и его люди отрубили мясницкими топорами руки, ноги и голову Абдула и разбросали их по всему дому – точно так же, как по его приказу Сапна с подручными поступили с останками старого верного Маджида. Когда я вышел из Дворца, впервые за многие месяцы освободившись от грызущей мое сердце жажды отмщения, Назир выпустил Кришну с Виллой и слуг, которые не имели отношения к предательству, и направился со своими людьми на поиски сторонников Гани, чтобы раправиться с ними.
– Гани уже давно свернул на кривую дорожку,
