на стройке такелажником. Начальство дало ему выходной день, чтобы он мог отпраздновать знаменательное событие с родными и друзьями. Его хижина стояла очень близко от моей, но по другую сторону проволочного заграждения.
Позади женского банкетного стола и плиток с чайниками два человека соскребали со стены слово САПНА, которое кто-то написал на ней краской, большими английскими буквами.
– Что это за надпись? – спросил я Джонни. – В последнее время я натыкаюсь на нее повсюду.
– Это плохая надпись, Линбаба, – ответил он, перекрестившись. – Это имя одного вора, гунды. Это очень плохой человек. Он совершает преступления по всему городу – вламывается в дома, крадет вещи и даже убивает людей.
– Убивает? – переспросила Карла. Она нахмурилась и плотно сжала губы.
– Да! – подтвердил Джонни. – Сначала он писал угрозы на рекламных щитах, на стенах, а теперь дошло уже до убийств, хладнокровных кровавых убийств. Только сегодня ночью у себя дома были убиты два человека.
– Он ненормальный, этот Сапна, – даже имя взял женское, – бросил Джитендра.
Это был довольно существенный момент. Слово
– Не такой уж совсем ненормальный, – живо, но довольно мрачно возразил Прабакер. – Он говорит, что он король воров и будет вести войну, чтобы помочь бедным, а богатых будет убивать. Конечно, это ненормально, но многие люди, у которых в голове вроде бы все в порядке, будут согласны с такой ненормальностью.
– А кто он такой? – спросил я.
– Никто этого не знает, Лин, – ответил Кишор на протяжном американском варианте английского, перенятом у туристов. – Многие люди рассказывают о нем, но ни один, с кем я разговаривал, не видел его. Говорят, что он сын богатого человека из Дели и что отец лишил его наследства. А некоторые люди говорят, что он дьявол. Еще некоторые думают, что это не один человек, а целая организация. Тут вокруг развешено очень много листков, которые учат воров и бедняков из джхопадпатти совершать всякие дикие поступки. Как сказал Джонни, уже убили двух человек. Имя Сапна пишут по всему Бомбею. Копы расспрашивают всех подряд. Похоже, они напуганы.
– Богатые тоже напуганы, – прибавил Прабакер. – Эти два парня, которым не повезло сегодня ночью, были богатые. Этот Сапна пишет свое имя английскими буквами, а не на хинди. Он образованный. Но вот кто написал это имя здесь, в этом месте? Тут все время люди, они работают и спят здесь, и никто из них не видел, как это написали. Какое-то образованное привидение! Так что, может, он и ненормальный, но соображает хорошо, раз сумел так напугать богачей.
– Все равно он
– Давайте сменим тему, – предложил я, увидев, что Карла побледнела, а глаза ее стали большими – по-видимому, от страха. – Ты плохо себя чувствуешь?
– Нет, все в порядке, – быстро откликнулась она. – Наверное, этот подъемник все же подействовал на меня сильнее, чем я думала.
– Прошу прощения за неприятности, мисс Карла, – сочувственно нахмурился Прабакер. – Теперь мы будем говорить только о радостных вещах – не будем упоминать ни убийства, ни трупы, ни кровь, которая рекой залила весь дом…
– Вот именно, Прабакер, хватит этих подробностей, – осадил я его сердито.
Несколько молодых женщин подошли к нам, чтобы убрать банановые листья из-под съеденных блюд и раздали нам тарелки со сладким десертом. Они разглядывали Карлу с откровенным любопытством.
– У нее слишком худые ноги, – сказала одна из них на хинди. – Их видно через брюки.
– А ступни слишком большие, – добавила другая.
– А вот волосы у нее очень мягкие и красивые, черного индийского цвета.
– А глаза, как вонючий сорняк[65], – презрительно фыркнула первая.
– Вы поосторожнее, сестренки, – заметил я на том же языке, усмехнувшись. – Моя знакомая знает хинди и понимает все, что вы говорите.
– Возможно, у меня слишком тонкие ноги и слишком большие ступни, – бегло ответила Карла на хинди, – но со слухом у меня все в порядке.
Женщины восторженно завизжали, столпились вокруг Карлы и уговорили ее перейти за их стол. Наблюдая за ней, я удивлялся, с какой непринужденностью она держится в их компании. Она была самой красивой женщиной из всех, что я встречал когда-либо. Это была красота пустыни на восходе солнца; я не мог отвести от нее глаз, меня охватывал трепет, я лишался дара речи и едва дышал.
Глядя на нее в этой Небесной деревне, я не мог простить себе, что так долго избегал встречи с ней. Меня поражало, что индийским девушкам так хочется прикоснуться к ней, погладить по волосам, взять за руку. Мне она представлялась замкнутой и чуть ли не холодной. А эти девушки, едва успев познакомиться, казалось, сблизились с ней теснее, чем я после целого года дружеских отношений. Я вспомнил быстрый импульсивный поцелуй, который она подарила мне в моей хижине, запах корицы и жасмина, исходивший от ее волос, ощущение ее губ, напоминающих сладкие виноградины, налившиеся соком под летним солнцем.
Подали чай, и я, взяв свой стакан, подошел к одному из больших оконных проемов, обращенных в сторону трущоб. Подо мной вплоть до самого залива расстилалось лоскутное одеяло из бесчисленных хижин. Узкие проходы, наполовину скрытые нависавшими над ними неровными крышами, казались скорее туннелями, нежели улочками. Тут и там поднимался легкий дымок от разожженных плит, и ленивый бриз, дувший в сторону моря, подхватывал его и разносил клочья над разбросанными по заливу рыбачьими лодками, ловившими рыбу в мутных прибрежных водах.
Дальше от берега, за трущобами, высились многоквартирные дома, в которых жили достаточно богатые люди. С моего наблюдательного пункта были видны роскошные сады с пальмами и вьющимися растениями на крышах домов, а на других крышах – миниатюрные хижины, принадлежащие прислуге богатых жильцов. На стенах домов, даже самых новых, разрослись грибки и плесень. Мне в последнее время стали казаться привлекательными распад и увядание, затронувшие даже самые величественные сооружения Бомбея, та печать упадка, какой было отмечено всякое блестящее начинание в этом городе.
– Да, вид красивый, – тихо произнесла подошедшая ко мне Карла.
– Иногда я прихожу сюда по ночам, когда все спят, а мне хочется побыть одному, – ответил я ей так же тихо. – Это одно из моих любимых мест.
Мы помолчали, наблюдая за воронами, кружившими над трущобами.
– А ты где любишь бывать в одиночестве?
– Я не люблю одиночества, – ответила она ровным тоном и, обернувшись ко мне, увидела выражение моего лица. – А в чем дело?
– Да… просто я удивлен. Я всегда думал, что тебе должно быть хорошо одной. Ты представлялась мне не то что нелюдимой, но немного в стороне от других, выше окружающего.
– Выстрел мимо цели, – улыбнулась она. – Скорее я ниже окружающего, а не выше.
– Вау, это уже второй раз!
– Что второй раз?
– Ты уже вторично так улыбаешься сегодня. Только что ты улыбалась, разговаривая с девушками, и я подумал, что впервые вижу у тебя такую широкую улыбку.
– Я часто улыбаюсь, – возразила она.
– Да, но не так. Не подумай, что я упрекаю тебя. Мне это нравится. Человек может быть очень привлекательным, когда не улыбается. Во всяком случае, если он откровенно хмурится, то это лучше
