— Мори, — куражатся старослужащие, — изобрази переход через Соловьиную долину.
Бывший мелкий чиновник Мори ползет под одной койкой, прыгает через следующую и снова ныряет под койку. Каждый раз, как его голова высовывается из-под соломенного матраца, он должен свистеть, подражая соловью.
— Саса, ты цикада! Изображай!
Саса, сорокалетний оптимист, снискавший сальными анекдотами любовь старослужащих и истово веривший, что это в дополнении с талисманом из волос жены оградит его от всех бед, под конец марша выбыл из строя. Били его не всерьез, а так, больше для виду — может, благодаря талисману. Сейчас он обхватив руками печную трубу, жалобно пиликал цикадой. Ёсида, молчавший все это время и лишь изредка хмыкавший, — особенно насмешило его надтреснутое треньканье этой плешивой цикады, этого Сасы, — обдумывал, как бы расправиться с последней жертвой — с Охарой. Ему вдруг захотелось, чтобы Охара проделал то, что однажды выпало на долю ему самому еще в его бытность новобранцем, когда Ёсида не смог ответить на какой-то вопрос из устава внутренней службы.
По приказу Ёсиды Охара встал перед пирамидой для винтовок.
— Кто выбывает из строя на марше, кого в казарму под ручку ведут, тот не мужчина. Ты, верно, баба, Охара, а не мужик. По тебе и занятие: просунь-ка голову в пирамиду и зазывай клиентов. Ну, повторяй: «Эй, браток, загляни! Не побрезгуй, щеголь, казарменной шлюхой…»
Лицо Охары стало изжелта-белым, как воск. Он ждал кулачной расправы и был готов к ней. Но это…
— Ну, давай начинай, — приказал Ёсида. — Кто же будет первым клиентом Охары? Вот потеха!
Охара послушно протиснул усталое лицо в промежуток между двумя винтовками. Получилось, будто он и впрямь выглядывает в решетчатое оконце, какие бывают в публичных домах.
— Эй, браток, загляни… — начал Охара,
— Не слышно, громче!
— Ты соблазняй, соблазняй…
— Слушай-ка, щеголь, не побрезгуй…
— Во-во, получается!
— Ручкой делай, ручкой!
Охара, слабый, безвольный Охара, спасовавший перед трудностями похода, теперь крепился. Все же, что там ни говори, паясничать, унижаться, подражать публичной девке куда легче, чем маршировать с полной выкладкой. Надо только убедить себя, что в этом нет ничего страшного и что после этого можно смотреть товарищам в глаза. Так вот человек превращается в подонка. Предпочитает позор телесным мукам» Все что угодно, только бы не били.
— Слушай-ка, щеголь, зайди на минутку…
— Повторяй до тех пор, пока тебя кто-нибудь не купит, — сказал Ёсида.
Его лицо, вначале довольное и сияющее, стало хмуриться. Если его выдумку не поддержат, интерес к представлению тотчас угаснет.
— Эй, никто не желает провести с ним время?
— Та девка, которая попалась мне в Дунъане, была страшна, как ведьма, но все ж получше этого, — бросил один из старослужащих и сам засмеялся.
Толстые стекла очков Охары вдруг выхватили Кадзи, который смотрел на него со своей койки. Лицо Кадзи было холодно-неприступным. Подходящая роль для тебя, — так, верно, думает Кадзи. И Охара поспешно отвел глаза. Он паясничал, веселя Ёсиду, а сам мысленно разговаривал с Кадзи. Ну конечно, ты меня бросил, а сам попал в группу «отличников». Ты лежишь на своей койке и, верно, думаешь: «Жалкое ничтожество, слюнтяй. Охара, где твое достоинство? Возмутись, восстань, пусть лучше тебя изобьют, но не позволяй издеваться над собой…»
— Клиент! — воскликнул кто-то.
Открылась дверь и вошел Баннай.
Ёсида обрадовался долгожданной поддержке.
— Ну давай, чего молчишь?! — крикнул он.
Баннай, еще не понимая в чем дело, оглядывался, над чем смеются.
Тут снова послышался голос Охары:
— Слушай, браток, загляни…
Казарма затряслась от хохота.
Разглядев за пирамидой Охару, ухмыльнулся и Баннай.
По лицу Охары блуждала жалкая, заискивающая улыбка.
— И вправду заглянуть, — поддержал шутку Баннай. — Давненько не имел дела с девками. Беру!
— О-о, покорно благодарствуем, — Ёсида манерно поклонился, подражая содержательнице веселого заведения.
— Сука! Вот тебе, получай!
Увесистый кулак Банная бросил несчастного на пол. Очки полетели в сторону. Охара тяжело приподнялся и на четвереньках стал шарить по полу, стараясь отыскать их. Ёсида подошел, наступил Охаре на руку, потребовал тишины.
— Прочисти уши, Охара, и слушай! — резко бросил он. — Пехотинец не может возвращаться в казарму, как проститутка на рикше. На своих двоих должен топать, ясно? Когда мы были новобранцами, не так нас потчевали после инспекции! — Ёсида прижал ногой шею Охары к полу.
— Эй, позовите сюда унтера Сибату, это ведь его солдат.
— Пусть выручает свою проститутку!
До сих пор хохотавшие, «старики» сразу смолкли. Кто поручится за Ёсиду, если он вошел в раж? А впрочем, эта расправа волновала кровь. Для старослужащих это изысканное удовольствие.
Кадзи с трудом сдерживал себя уже с самого начала. Еще минута — и он бы встал, потребовал бы прекратить безобразие. Но что такое его протест? Он был бы только на руку Ёсиде, тот поставил бы Кадзи рядом с Охарой и насмехался над обоими. У Кадзи таилась надежда, что кто-нибудь из старослужащих остановит Ёсиду. Но «старики» смеялись. Уставившись на несчастного Охару, они упивалась его позором. Кадзи надеялся, что откроется дверь и появится Хасидани. Но этого тоже не случилось. Скорее всего, унтеры знали о расправе и нарочно не вмешивались. Может, все-таки пойти позвать Хасидани? Ребячество! Не успеет он встать с койки, как на него обрушатся кулаки старослужащих. Кадзи негодовал на себя: не брось он Охару, не пришлось бы сейчас бедняге изображать публичную девку…
И он, Кадзи, терпит такое надругательство над человеком! Нет, хватит! Кадзи сбросил с себя одеяло и спустил ноги на пол. Тут же в него полетела книга. Кадзи обвел глазами казарму. А-а, Синдзе. Их взгляды встретились. Не вмешивайся, — говорили глаза Синдзе.
— Устав, — показал Синдзе и снова улегся. Кадзи поднял книгу. Дисциплинарный устав. Синдзе брал почитать. Машинально опустился на койку. Вспышка погасла, неписаные законы армии придавили его гранитной глыбой.
Как назло, в суточный наряд были назначены новобранцы именно третьего взвода: во вторую смену — Яматохиса и Канасуги, в третью — Кадзи и Таноуэ и в последнюю — Сирако с Охарой. Солдат, вконец измотанных дневным передом, посылали на ночное дежурство не нарочно. Дежурный по части составлял списки, как в голову взбредет, а ротный командир не подумал проверить.
Кадзи предложил Охаре попытаться увильнуть от наряда, но тот только покачал головой. Конечно, у Охары не было особых оснований благодарить Кадзи, который бросил его на марше, но ведь в конце концов сам виноват…
— Нечего нос воротить, Охара. Не я все это устроил. Хочешь, я за тебя попрошу, чтоб освободили от наряда?
Охара снова покачал головой.
Кадзи едва голову донес до подушки. Но его почти тотчас разбудили — пора заступать.
Обход он начал с длинного коридора, освещенного тусклой лампочкой. Со всех сторон неслись сюда храп и сонное бормотанье казармы. Тело ломило, как при ознобе. Казалось, вывихнуты руки и ноги. Он готов был растянуться прямо на полу и заснуть. Казнь в Лаохулине и расправа над Охарой переплетались в
