спросила по-японски:
— У тебя изволит быть любимый?
Митико улыбнулась, очень уж не вязалось это «ты» с «изволит быть».
— Есть, очень-очень есть, — сказала она по-китайски, желая, разумеется, сказать о силе своей любви.
Но Сун изумленно округлила глаза. Она поняла ее иначе.
— А так не сложно? Один придет, потом другой сразу, а ты одна…
И Митико пришлось долго объяснять, что она любит так, как сразу тысяча женщин, но любит одного. Пока она объясняла, к горлу подкатился комок, и она разрыдалась. И Ин-минь, по-видимому очень отзывчивая девушка, глядя на нее, тоже заплакала.
— Война виновата. Господин Кадзи не виноват. Придет домой, обязательно придет.
С этого дня они подружились — ширококостная решительная китаянка и хрупкая смуглолицая японка. Однако надежда на возвращение Кадзи таяла с каждым днем.
И вот наступала зима. Ее приход был равносилен для Митико смертному приговору.
«Только бы снег подольше не выпадал!» — молила Митико. Но в один из вечеров он начал падать с почерневшего неба.
Вот и стекла поездов, идущих с севера, уже украсили ледяные узоры. За две сотни километров отсюда, наверно, уже так холодно, что морозы пробирают до костей. По дороге домой Митико представила Кадзи идущим в такой мороз. И пальто, верно, на нем нет, и голодает он, и ночует в степи. И все же идет и будет идти. А вдруг его отправили в Сибирь? Митико сняла перчатку. Снежинки, упавшие на холодную ладонь, долго не таяли. И Митико представила, как этот снег толстым слоем ложится на плечи мужа.
Она шла, потирая озябшие руки. Кожа на руках у нее огрубела от работы и как-то сухо шуршала. Она еще никогда не слышала такого звука. Эти руки говорили о ее честных трудовых буднях, о гордом одиночестве души. А как эти руки жаждали обнять Кадзи! Если бы только они могли снова гладить дорогое лицо, Митико согласилась бы на всю жизнь остаться кухаркой. А что, если сейчас, вот за этим углом, навстречу ей выйдет Кадзи? Не стесняясь прохожих, она бросится ему на шею. А он прижмет к губам ее заскорузлые руки и ласково спросит: «Работаешь?» И она ответит: «Да». Господи, она бы согласилась работать в десять раз больше, только бы ее Кадзи вернулся. Любимый, я стану уличной торговкой, воду буду таскать, только бы нам снова быть вместе…
Вдруг Митико заметила, что разговаривает сама с собой. В последнее время у нее появилась такая привычка. Особенно по ночам. Задает вопросы и сама же на них отвечает. Ясуко как-то с улыбкой сказала: «Видно, ни одно лекарство не излечивает от любви. Как я счастлива, что мне не по кому убиваться».
Когда Митико дошла до площади, снег уже повалил крупными хлопьями. Она подумала, что не сможет сидеть одна в неуютной комнате пансиона, а Ясуко, видно, еще не вернулась… И Митико решила не идти домой.
В редакции газеты «Демократический вестник», где основную роль играл Ното, между четырьмя мужчинами, окружившими печку, разгорелся спор.
— Не далее как сегодня городские власти раскритиковали газету за аполитичность.
— А все этот японец из мэрии. Он недавно приехал из Яньаня, Доморощенный материалист! Прочитал одну книжонку коммунистов и воображает, что все знает. Наша газета не орган компартии. А господин Фан и его соратники не желают понять, что Япония не Китай. У нас лозунг «Все братья, твое — это общее» не пройдет!
Окидзима горько усмехнулся и кивнул вошедшей Митико.
— Но что правда, то правда, с реакционными элементами мы чересчур деликатничаем, — горячо сказал смуглолицый мужчина, сосед Окидзимы. — Давно пора вывести на чистую воду бывших руководителей фирмы.
— Разоблачать — не значит надрывать горло. Я пишу достаточно ядовито.
— Все это интеллигентские шпильки! Ты не способен встать на позицию народа, поэтому городские власти и недовольны.
— Да, он прав, — сказал пожилой мужчина, сидевший поодаль, — твоим передовицам недостает политической остроты.
— Вы забываете, для кого мы пишем, — покачал головой Ното. — Нельзя не считаться с психологией японцев.
— Так незаметно и пойдешь на поводу у масс.
— А что предлагаешь ты? Притягивать за уши революционную терминологию? А если концы с концами не сойдутся? — сказал Ното, повернувшись к смуглолицему.
— Как вы любите словечко «массы»! А известно ли вам, чем живут маньчжурские японцы?
— Как тут у вас шумно! — проговорила Митико, подходя к разрезавшей газетную бумагу Ясуко.
— Битый час из пустого в порожнее переливают. Можно подумать, что революции возникают из болтовни.
— Конечно, тебя наши споры не волнуют, — усмехнулся Ното, — ты в этих делах мало смыслишь.
Ясуко состроила презрительную мину, но Ното уже повернулся к ней спиной, продолжая прерванный разговор.
— Маньчжурские японцы — это не рядовые рабочие. Это рабочая аристократия. Они в подавляющем большинстве не только аполитичны, но и реакционны. Еще бы, в двадцать лет они уже покрикивали на китайских рабочих! Попробуй таких убедить в неизбежности революции…
— Минуту внимания, Окидзима! — крикнула Ясуко из своего угла. — Вы забыли, что у нас пустуют три колонки? Чем вы их думаете заполнить?
— Давайте напишем, что победа Народной армии на пороге, и дело с концом. Тогда уж никто не придерется!
— Да что вы! Это место оставлено для обращения. Кто напишет обращение?
Митико улыбнулась.
— А все-таки у вас тут интересно. Мне даже захотелось работать в вашей газете.
— Это было бы здорово! А то мне одной трудно, — воскликнула Ясуко. — Мужчины только и делают, что болтают, а помочь никто не догадается.
Митико заметила, что Ясуко сердится очень добродушно.
— Не стоит, Митико. В гражданской войне пока перевес на стороне гоминдановцев. Не сегодня-завтра они могут сюда пожаловать. Мы-то выйдем из положения, а вот эта сердитая особа останется на улице. И больницу гоминдановцы не тронут, так что лучше вам оставаться там.
— Что это за разговоры? — надулся смуглолицый. — Ты что, уже чемоданы складываешь? Потому-то нам и не верят городские власти.
— Хорохориться будешь, когда гоминдановцы придут! — зло бросил Окидзима. — Интересно, кто трясся от страха, когда в один город ворвались чанкайшисты?
— Я, что ли?
— А то нет!
— Перестаньте! — Ното сделал строгое лицо. — Не забывайте, что мы на совещании. Мне кажется, все же необходимо разъяснить властям положение вещей…
— Хватит спорить! — сказала Ясуко, снимая с плиты чайник. — Лучше принимайтесь за статью, я не собираюсь здесь ночевать.
Митико подошла к подруге:
— Как у вас тут оживленно. Когда Кадзи вернется, возьмите его работать к себе.
— Я с нетерпением жду его, — сказал Ното, — в нашем полку прибудет, и у Окидзимы появится сильный противник.
— А я с Кадзи давно перестал спорить. — Окидзима улыбнулся. — Ему и раньше на зубок было страшно попадаться, а теперь он вообще с клыками вернется.
— Тогда возьмите меня, — лицо Митико порозовело. — Если в город придут гоминдановцы, я уйду вместе с вами. Вы всегда найдете себе дело, а я не отстану от вас. Не беспокойтесь, Окидзима, посмотрите на мои руки — я могу и физическим трудом заниматься.
— Ну а я тем более перелетная птица, — сказала, улыбаясь, Ясуко. — Так что отправимся снова
