назад кончил университет, а уж всего достиг! А он в этой глуши уже десять лет трубит! Видите ли, он сам не станет меня выгонять! Фуруя мысленно повторил слова Кадзи, сказанные ему в амбулатории. Да я сам тебя скоро прогоню!
— Выполнил ты мое поручение или. нет — сейчас мы узнаем, — сказал Фуруя Чену. — А ежели не выполнил — пуля в лоб! Ясно?
Человек с пистолетом приставил дуло к голове Чена.
— Стукнем как пособника, — сказал этот человек. — И награду еще получим!
Чен уже раскаивался, что не поступил так, как велел Фуруя. Пока не поздно, надо бежать на подстанцию.
— Фуруя… — начал было Чен, но голос словно застрял где-то в пересохшем горле и не выходил наружу. И тут момент упущен! Чен умолк.
А может быть, обойдется? Ван Тин-ли, верно, уже пришел с работы. Может, он остановит побег, ведь он говорил, что с этим надо повременить. Ван зря не погорячится, он спокойный. А если все же побегут, отсюда будет видно, нужно только крикнуть: «Все подстроено! Не лезьте!»
Дождь совсем прекратился. Темно и тихо. Чена била мелкая дрожь.
— Идут! — тихо проговорил человек с пистолетом.
За колючей проволокой промелькнуло несколько теней, но вот они растаяли. Наверно, люди залегли. Внезапно на Чена напал неодолимый страх. Он давил ему грудь. Чен тихо застонал. Фуруя ткнул его в бок. Преодолев отчаяние, Чен шепнул:
— Фуруя, я на подстанции еще…
— Что?
В это время надрывно завыла сирена. Чен хотел крикнуть, чтобы люди не лезли на проволоку. Мгновение он колебался, взглянув на пистолет. Потом дернулся, чтобы вскочить и побежать, но в эту минуту по проволоке пробежали яркие искры. Мрак пронизали дикие вопли.
— Ну, ты! — зло процедил Фуруя, схватив Чена за грудь. — Жить надоело?
Но Чен вырвался из рук Фуруя. Ни мрака, ни искр, ни страха, ни Цзинь — ничего уже не было. Он метнулся вперед и с разлету бросился на колючую проволоку…
Ток выключили. Пока с изгороди снимали трупы, Кадзи стоял на одном месте, словно окаменев. Фуруя рассказывал Окидзиме, как ему было трудно все подготовить. А Кадзи — слепец, ведь это его любимчик Чен, которому он полностью доверял, содействовал побегам. Рассказывал Фуруя хоть и осторожно, но напирал именно на это. Окидзима слушал Фуруя молча.
— Да, видимо, я был действительно слеп, — неожиданно сказал Кадзи. — Я и не подозревал, что ты можешь состряпать такое гнусное дело!
Фуруя украдкой взглянул на Кадзи. При свете карманных фонариков глаза Кадзи свирепо сверкали.
— Что ж, пойди расскажи директору про свое геройство! — сказал Кадзи глухим голосом. — И вот еще что, говорю это при Окидзиме: у меня нет права тебя уволить, но расставлять своих подчиненных по должностям — это мое право. С завтрашего дня ты будешь работать в дактилоскопической группе. Перебирай там карточки с отпечатками пальцев рабочих-китайцев. А в дела нашего отдела чтоб и носа не совал! Если не нравится, можешь жаловаться директору. Но что бы ни сказал директор, пока я здесь, ты будешь сидеть в этой группе. В противном случае пусть увольняет меня, так и скажи.
Фуруя посмотрел на Окидзиму. Тот молчал, и тогда Фуруя ушел.
У барака черной плотной стеной стояли спецрабочие. Гао, не скрывая ненависти, вызывающе смотрел на Кадзи. Он был уверен, что эта провокация исходила от него. И Гао мысленно поклялся: подвернется случай — он самого Кадзи швырнет на проволоку!
Увидев Ван Тин-ли, Кадзи подошел к нему.
— Ну что, Ван, опять тебе придется браться за карандаш? Захочется, наверно, и этот случай описать! Но теперь уж покритикуй себя. И ты не всегда оказываешься прав. Все-таки надо было прислушаться к моему предупреждению.
Ван Тин-ли ничего не ответил.
— Ну вот, запахло и жареной человечиной, — сказал Окидзима. — Что ж не лопаете? Вы нам не поверили! Решили доглядеть, как это получится! Что ж, любуйтесь! Чего хотели, то и получили.
Окидзима мельком бросил взгляд на Кадзи и быстро пошел прочь.
Кадзи хотел было попросить Окидзиму остаться, но передумал. Как его об этом просить? Ведь он сам ему сказал, чтоб тот не мешался.
Тоскливо было на душе у Кадзи. Рабочие по-прежнему молча наблюдали за ним. При свете фонариков глаза людей злобно блестели. «Ты убийца, — как бы говорили они. — Ты убил не только наших товарищей, ты спокойно послал на смерть и своего помощника!» Как трудно быть одному! А эти его ненавидят! За что? В груди у Кадзи поднималось раздражение. Еще немного, и он не вынесет их молчания. И кто знает, может быть, он, как Окидзима, набросится на них с кулаками.
В это время к месту происшествия прибежала Чунь-лань. Волосы у нее были распущены. Она и Цзинь всю ночь ждали возвращения Чена, но больше ждать она не могла. Она вырвалась из рук Цзинь и прибежала сюда. Неужели с ее Гао что-то стряслось?
Она металась вдоль изгороди то в одну сторону, то в другую и все время звала Гао. Звала громко, с плачем, не обращая ни на кого внимания. Молчавшая толпа расступилась. Товарищи вытолкнули Гао вперед. Как только женщина его увидела, она опустилась на землю, словно у нее подкосились ноги, и громко заплакала, бормоча бессвязные слова. Кадзи с трудом понял, что Чен должен был связаться с Гао, и Чунь-лань подумала, что Гао тоже погиб. А Гао бессмысленно оглядывал товарищей, словно ища у них помощи. Он не знал, как успокоить обезумевшую женщину.
— Погиб Сун, — сказал Кадзи. — Сун, Чен и еще трое.
Всхлипывая, Чунь-лань подползла к колючей проволоке.
— Я знала, он не мог уйти без меня! Я знала! — повторяла она и неотрывно смотрела на Гао глазами, полными слез.
— Чунь-лань, посмотри пристально в лицо тому, кто подстроил это дело и убил своих товарищей, — сказал Кадзи. — И иди домой. Скажешь Цзинь, что я ни о чем не буду допытываться.
Прятавшаяся за спину горного хребта заря хотя и начала уже окрашивать в розоватый оттенок скрытый за ним небосклон, но ночь еще не уходила.
Кадзи собрался домой. Кажется, с формальностями покончено. Небо, всю ночь сыпавшее дождем, стало показывать свое вымытое голубое тело.
Митико спустилась по мокрой дорожке к роще. Она хотела встретить Кадзи. Она его увидела издалека. Он шел ссутулившись, его прямые широкие плечи были опущены. Он ее не замечал, пока не встретился с ней глазами. И в его глазах она прочла, что он потерпел еще одно поражение.
— Постарайся больше не думать об этом, — участливо сказала Митико.
— А ты откуда все знаешь?
— Мне сказал Окидзима.
— Но Чен, Чен…
Голос Кадзи пресекся. А что теперь поделаешь? Чен погиб. Вчера вечером, под дождем, они так тепло поговорили, состоялось как бы примирение. И вот на тебе…
— Почему он мне ничего не сказал?
— Боялся, думаю.
— И все потому, что я его тогда ударил?
Митико покачала головой. Она считала, что не поэтому, хотя… Но ведь они все же помирились. Митико мысленно попросила у Чена прощения. Он должен их простить.
— Окидзима говорил, что ты, наверно, очень расстроился. Все-таки он хороший. А какой был страшный в тот вечер!
— Нет, больше расстраиваться я не буду. Моя ошибка состоит в том, что я хотел сразу многое изменить. Но ведь не все можно изменить.
Митико положила руку на плечо мужа.
