– Только подтверждает первую. Так называемый астроном на самом деле был германским агентом, который, находясь в Темпл-Коумбе, должен был получить информацию от сообщника в Плимуте относительно эмиссара Майкрофта. Послание облекалось в достаточно научную форму, чтобы сбить с толку телеграфных работников; далее следовало не допустить прибытия плимутского поезда в Лондон той же ночью. Теперь нам надо подождать и посмотреть, что за информация придет из Тэмпл-Коумба, прежде чем мы отправимся в Питерборо.
В полдень появился Рэдли, только что с вокзала Ватерлоо, и за ленчем изложил результаты розысков в Тэмпл-Коумбе.
– Похоже, астроном, который значится как Миллер, прибыл из Лондона во второй половине дня. Носильщик, который помог господину с багажом какой-то необычной формы, в том числе с длинным, кожаным тубусом, называет это время. Говорит, пассажир сошел с поезда со стороны Лондона.
– Нельзя ли как-нибудь уточнить? – поинтересовался Холмс.
– Я лично проверил использованные билеты пассажиров, сошедших в тот день в Тэмпл-Коумбе. Всего лишь три от Ватерлоо. Я сверил номера серий, и оказалось, что два из них выданы как раз в такое время, чтобы их владельцы могли оказаться в Тэмпл-Коумбе в полдень. Да еще, контролер в Сомерсете также припомнил человека с лондонского поезда с необычным багажом: он расспрашивал его о гостинице.
– Великолепно! – воскликнул Холмс. – Рэдли, вы поработали на славу! Итак, вдобавок к моему хозяину гостиницы и его жене, этого человека видели еще носильщик и контролер. Они могут его описать? Каков он был собой?
– Тут-то как раз собака и зарыта, мистер Холмс, – ответил Рэдли. – Все они описывают одного и того же человека среднего роста и сложения, одетого слишком шикарно для сельской местности – в светлый костюм и широкополую соломенную шляпу. Правда, относительно цвета его глаз сведения разноречивы, зато все в один голос твердят, что волосы этого человека были неопределенного цвета и носил он бакенбарды.
– Которые, конечно, могли быть фальшивыми, – закончил за него Холмс, – и мы остаемся при неопределенном цвете, среднем росте и комплекции. Немногого стоит! Каковы особенности речи? Акцент, например?
– Все они утверждают, что он разговаривал «как джентльмен», и акцент, я уверен, они бы заметили. Люди, живущие в сельской местности, очень наблюдательны.
Наконец Рэдли ушел, и я вернулся к теме нашего разговора:
– Послушайте, Холмс, если этот так называемый астроном и был тот самый маньяк, который пустил под откос плимутский поезд, то отсутствие акцента у него очень настораживает!
– Отчего же, мой дорогой Ватсон? Ведь это только в рассказах Секстона Блэйка все иностранные шпионы говорят с явным акцентом.
– Холмс, конечно, найдутся такие граждане, чья верность покупается, а порочность побуждает их служить другому народу, но ни один британец не способен на подобное преступление!
Сыщик искренне рассмеялся.
– Старый добрый друг Ватсон! – воскликнул он. – Как только мы вернемся в Фулворт, обязательно прочтите мои общие тетради. Там вы найдете заметки о самых ужасных преступлениях, совершенных обыкновенными британскими мужчинами и женщинами. Мэри Арнольд, женщина-монстр, которая ослепила своего ребенка с помощью живых жуков, помещенных под скорлупки грецкого ореха и привязанных поверх его глаз; Палмер, ваш деревенский коллега, который разделял вашу страсть к ипподрому и обеспечивал свое увлечение за счет того, что отравлял друзей; миссис Коттен, йоркширская убийца; чудовищные Барк и Хэар со своим другом Кнохом, еще одним доктором, Ватсон. Список бесконечен, старина. В нашей стране, как и в любой другой, нет ни одного преступления, которое характеризовало бы какую-то определенную нацию.
– И все же с трудом верится, что это британец.
– Посмотрим, Ватсон, посмотрим. В настоящее время мы знаем только, что он – без особых примет и увлекается астрономией.
– Так вы считаете, что он и вправду астроном?
– Было бы удивительно, если бы он им не был, – ответил Холмс. – Ведь астрономический телескоп – весьма странное приспособление, чтобы обставить выдуманную роль, если только у вас его случайно нет. Теперь давайте-ка проследуем до вокзала и поищем следы мистера Миллера в Питерборо.
В полдень мы отправились в Питерборо, и Холмс тотчас прямо в гостинице начал свои изыскания. Он объяснялся с управляющим в развернутой академической манере.
– Мне очень хотелось бы услышать что-нибудь о своем близком друге мистере Миллере. Он тоже увлекается астрономией и приезжал сюда со своим снаряжением, чтобы здесь пронаблюдать транзит Венеры. Я с таким нетерпением ожидал его сообщения – у меня просто не нашлось свободного времени для самостоятельного наблюдения, – но он не прислал ни слова. Мне стало известно, что он отправился тогда в Шотландию. Я очень беспокоюсь, не попал ли он случайно в эту ужасную железнодорожную аварию – до сих пор от него ни весточки, понимаете.
Управляющий был само терпение, но в конце концов ему удалось прервать словесный поток великого сыщика.
– Уверен, сэр, с вашим другом ничего не случилось, но как, по вашему мнению, я могу вам помочь?
– Может быть, он случайно останавливался в этом отеле? Если вы видели его здесь после катастрофы, значит, он не пострадал. Это так не похоже на него – бесконечно долго молчать.
Управляющему оставалось только со всей готовностью напрячься и припомнить «мистера Миллера» с его телескопом, однако безрезультатно. От администратора тоже не было толку, правда, он назвал нам все наиболее вероятные места, где стоило продолжить наши поиски. Остаток вечера ушел на посещение их одного за другим, и в каждом Холмс повторял свое представление. Мы побывали в четырех, и уже совсем приуныли, когда наша настойчивость наконец принесла плоды. Хозяйка тихой гостиницы для коммивояжеров припомнила нашего астронома. Оказывается, вечером он ушел вместе со своим снаряжением и вернулся очень поздно. Поднявшись на следующее утро, он заявил, что удовлетворен экспериментом, и после завтрака отбыл обратно в Лондон. В подтверждение ее рассказа в регистрационной книге за 19 сентября оказалась запись: «Фрэнсис Миллер, Лондон, Аппер-Скадейл-стрит, 19а».
