засветло.
Неспокойно было мое сердце за сыновей. Сетх заманил их на тот остров далеко не с чистыми помыслами…
Лишь Инпут невозмутимо шила, не глядя на нас. Супруга Хентиаменти — очень сильная женщина, однако она еще не стала матерью и не знает, что это такое, когда тысячи раскаленных игл вонзаются в твое сердце в страхе за того, кто, казалось бы, еще совсем недавно ворочался под ним…
— Нельзя было подписывать тот закон, Исет… — прошептала сестра, когда я шла мимо нее.
Инпут сверкнула огненно-черными глазами, но ничего не сказала. И только тут я поняла, как страшно ей за мужа. И все же Инпу — уже взрослый, опытный воин. А Сетху его смерть не принесет никакой выгоды. Да о чем я говорю! Как можно? Ведь и Хентиаменти — мой сын! Но Хор… Хор — это другое…
— Видишь, чем обернулся наш просчет! — продолжала укорять меня Небтет.
— Не стоит! — проговорила Хатхор. — Не стоит сейчас об этом! Выбор сделан.
Инпут опустила голову и вновь принялась за шитье.
Мне стало душно, и я решила спуститься во двор.
Нетеру выделили для суда пять дней, пять несуществующих дней1. Именно в эти дни были рождены мы, дети Геба — Усир, Сетх, я, Небтет и Хор-старший, наш брат. Теперь точно так же решалась судьба внука Нут и Геба. Суждено или не суждено будет родиться в Ростау объединителю двух земель? Кто знает…
______________________________________________________________________________
1 'пять несуществующих дней' — так называемые 'эпагоменальные дни'. По древнеегипетскому мифу, Ра, супруг богини неба, Нут, узнав об измене жены с богом земли, Гебом, проклял ее, сказав, что не сможет она родить ни в один из дней года. Бог мудрости, Тот, помог Нут, добавив к существующему году еще пять дней, во время которых родилась пятерка братьев и сестер — Осирис, Исида, Сет, Нефтида и Хор- старший. Впоследствии эти дни стали приурочивать к началу разлива Нила — с 18 по 22 июля. В это время древние египтяне отмечали рождение нового года. При этом третий 'добавочный', день — 20 июля — считался несчастливым, ибо на него приходилось рождение приснопамятного Сета.
______________________________________________________________________________
Было очень душно. Что там мои мальчики? Молчал небесный Хапи, мерцая и переливаясь в тишине. Накидка Нут была сегодня особенно черна.
Я побрела к огромному кедру, посаженному Усиром в тот день, когда наши Ка соединились в вечном союзе…
Но что это? В лаз крепостной стены проскользнула черная тень. Я подняла над головою факел:
— Кто здесь?!
Молодой шакал подогнул хвост, сел на пригорке и уставился на меня горящими во тьме желтыми глазами. Он скалился — я видела его мелкие зубки. Мне показалось, он хочет что-то вымолвить, но щенок забрехал, как и подобает его племени. Сейчас тут очень не хватало Инпу: каким-то непостижимым образом старший мой мальчик умел толковать поведение этих животных пустыни.
— Ты хочешь есть? Поди на задворки. Там, у двери кухни, ты найдешь себе пищу.
Шакал же потрусил ко мне, ухватил за подол и, пятясь, повлек за собою к воротам. И тут я поняла: это обещанный знак Инпу.
— Ты Упуат?
Шакал, порыкивая, завилял хвостом.
— Я иду, пусти меня и веди!
Мы с Упуатом спустились к берегу разлившейся реки. Пальмы стояли в воде, 'дранка' их стволов была почти на высоту моего роста покрыта высохшим илом. Острые листья тростника еле виднелись над черной поверхностью Хапи.
Шакал поглядел вдаль и гавкнул. Даже преодолей я реку вплавь или на лодке, я не знаю тайного слова, которое пустило бы меня на закрытый остров.
Зверь понюхал землю и двинулся направо. И вот за стеблями папируса я узрела пристань и ладью перевозчика Анти. Шакал снова сел, отказываясь идти дальше.
И подумалось мне, что Анти наверняка знает тайные слова для входа на остров. Ведь он каждый день перевозит через Хапи островных жителей, перевозит он их и теперь, ничего не ведающих о событиях в Ростау. Но чтобы предстать перед Анти, мне нужно покинуть Ростау и…
— Передай Хентиаменти… — начала я, но Упуат уже исчез.
Я оказалась в мире смертных, и ничто не изменилось вокруг. Анти по-прежнему спал, облокотившись на борт своей ладьи, привязанной к свае мостка. Присев на корточки, я взяла из воды перламутровую раковину. Рачок, живущий в ней, вообразил себе опасность и забрался поглубже.
— Иди-ка сюда! — шепнула я, вытряхивая малыша на ладонь.
Рачок скорчился, прикрывая брюшко хвостом и нелепо двигая тяжелыми для него, но слишком мягкими, чтобы причинить мне вред, клешнями.
— Помоги мне, малыш, — и, слегка прищемив мой безымянный палец, он стал, начиная с клешни, оборачиваться золотым перстнем.
План созрел полностью. Я окутала себя мороком, а потом, взглянув в отражение на воде, сама поверила в свой обман: освещенная улыбающимся Хонсу, из реки на меня смотрела старая беззубая крестьянка с изуродованным оспинами лицом.
— Добрый человек! — доски мостка заскрипели под моими ногами, и Анти, вскинув голову, что-то угрюмо пробормотал, встряхнулся. — Добрый человек! Помоги мне переправиться домой. Да будут снисходительны к тебе великие боги, сынок!
— Какой я тебе сынок… — сварливо проворчал перевозчик, вытряхивая из волос пыль и опилки. — Не велено мне перевозить никаких женщин!
Я запричитала, громко голося и распугивая примолкших лягушек. Анти заткнул уши и замотал головой:
— Прекрати, прекрати вопить, гадкая старуха! Иначе ты отведаешь моего весла! — он угрожающе приподнял весло над головой, но я закричала еще громче, и ему пришлось освободить руки, дабы снова закрыть уши. — Умолкни, старая колдунья!
— Мой сын, мой мальчик, что пасет скот на лугах того острова, уже пять дней голоден, а мои слабые ноги донесли меня сюда только сейчас! Мои ноги! О-о-о! Мои ноги! Их перебили мне солдаты, когда явились в наше село, а я была еще молода! Теперь перед каждой грозой мои ноги болят и ноют! О, мои старые кости!..
— Какие ноги, какие кости, какие солдаты? Старая ты карга! Оставь меня и уйди! Анти должен выспаться, а скоро уже рассвет, и ты мешаешь мне, нищая дура!
— Я не нищая, мой господин! Я могу заплатить тебе!
— Это чем же ты можешь оплатить свой проезд? — заинтересовался Анти. — Не краюхой ли черствого хлеба?
Я подняла изорванный в лохмотья рукав, и на искореженной руке моей с черными выпуклыми венами и крючковатыми пальцами сверкнул перстень в виде маленького рачка. Глаза перевозчика блеснули еще ярче золота перстня.
— Ты украла его, мерзавка? — с сомнением спросил Анти.
Я отрицательно затрясла головой:
— Мой дед был конюхом у знатного вельможи в столице. Однажды он спас своего господина от неминуемой гибели, отведя колесницу в безопасное место. И вельможа пожаловал ему это украшение. Это благодарность, мой господин, я не воровка!
— Садись… — буркнул Анти, посторонился, когда я карабкалась в ладью, выскочил и отвязал веревку от сваи: — Плата вперед!
Я сняла перстень и подала его перевозчику. Заколдованный рачок пришелся в самую пору на безымянный палец мужчины.
Что же за ловушку подстроил Сетх моим сыновьям, если Инпу не справился своими силами и послал за помощью? Я смотрела на воду, расходящуюся перед загнутым носом тростниковой ладьи, плескавшуюся у бортов, шумящую за кормой. Как должна я поступить, дабы успели Нетеру принять решение в те пять дней,
