Сначала Корнилов предлагал Алексееву и Деникину направиться в Сальские степи, на зимовку и приведение армии в абсолютную боеготовность после пополнения запасов фуража, пошива обмундирования и просто восстановления сил уставших от долгих переходов людей и лошадей на дальних сальских хуторах и усадьбах. Алексеев резко отрицал целесообразность распыления единого армейского организма по удаленным друг от друга точкам, к тому же, не имеющим достаточно помещений для размещения добровольцев по зимним квартирам. Рассредоточение Добровольческой армии малыми отрядами, говорил Алексеев, даст возможность красным нападать на них поодиночке и уничтожать, поскольку вся армия, таким образом, оказывалась зажатой между Доном и сетью железных дорог, контролируемых красными. Помимо этого зимовка даже при самом благоприятном для Добровольческой армии исходе невольно выключала ее из активной политической жизни и обрекала на бездействие. А. И. Деникин и И. П. Романовский убеждали командующего поворачивать на Екатеринодар, где, возможно, еще была надежда на соединение с кубанскими казаками. В случае перевеса в силах противника для Добровольческой армии сохранялась возможность рассеивания в горах или отхода в Грузию, о чьей редкой неблагодарности и негостеприимности генералы еще не догадывались.
Убежденность двигаться в Екатеринодар у Корнилова окрепла, когда в станице появились генерал Попов и его начальник штаба Сидорин. Они убеждают командующего продолжить движение на восток, чтобы все же попытаться отвести войска на зимние квартиры. Мемуарист Гуль пишет:
Тем временем на Кубань возвращались войска полуторамиллионного Закавказского фронта. Огромная солдатская масса пыталась возвратиться домой по железной дороге, через Азербайджан и Грузию; и уже на Кубани агитаторы из армий Сиверса, Автономова и Сорокина вербовали морально неустойчивых фронтовиков вступать в ряды Красной армии для того, чтобы в одних случаях помогать «восстанавливать революционный порядок» и прижать контрреволюционеров, воспользовавшись отобранным у буржуазии, в других случаях большевистская пропаганда умело рисовала образ Корнилова, как единственную преграду для полного окончания войны и возвращения к мирному труду, о чем подумывали все фронтовики. Вступление в Красную армию виделось многим из вербуемых окопников как попытка навалиться и разом покончить с последней, досадной помехой на пути к дому в лице незначительной по численности Добровольческой армии. В окруженной кубанской столице тем временем шла беспрецедентная политическая неразбериха. Заседания сменялись заседаниями, депутаты сосредоточились на создании кубанской «демократической конституции», словно бы не было иных задач перед лицом приближающегося большевизма. Некоренные жители Кубани были готовы принять новую власть большевиков, регулярные части были небоеспособны в силу того, что входящие в них кубанские казаки могли по собственному желанию внезапно бросить фронт, а после так же стихийно самоорганизовываться, в зависимости от общеполитической конъюнктуры. Офицеры не могли совладать с дезорганизованной солдатской массой. Кубань не имела ни цели своей борьбы, ни лидеров, ни возможности защитить свою территорию и призрачные демократические «гражданские свободы», о которых Кубанская Рада вела нескончаемые разговоры на каждом из своих заседаний.
Для налаживания связи с Кубанью Корнилов командировал генералов М. С. Лукомского и Ронжина, которые, переодевшись, оставили Добровольческую армию, двигающуюся на восток, и выехали в Екатеринодар. По пути в город генералы были схвачены красными отрядами, попали на допрос к командующему армией Сиверсу. Были допрошены и бежали, петляя и пересаживаясь с поезда на поезд, спасаясь от своих преследователей столь интенсивно, что вместо кубанской столицы оказались на Украине, в Харькове…
Разведка Красной армии обнаружила двигающуюся Добровольческую армию, и начались наскоки мелких групп и соединений красных. Корнилову доносили, что положение в зимовьях, куда изначально был нацелен поход, было далеко даже от самых скромных ожиданий и что провести зиму и набраться сил у добровольцев там не получится. Скрепя сердце Корнилов развернул армию и повел ее на Екатеринодар. Пройдя последнюю донскую станицу Егорлыцкую, добровольцы оказались на Ставрополье, где были атакованы Дербентским полком при поддержке отрядов красногвардейцев и артиллерийским дивизионом у села Лежанки. Корнилов дал приказ атаковать противника сходу, направил Офицерский полк прямо на противника и одновременно дал указание Партизанскому и Корниловскому полкам обойти противника с флангов. У Гуля читаем:
Юнкера-артиллеристы стали выкатывать пушки на прямую наводку. Отряд Маркова атаковал противника, переправившись через едва замерзшую речку. Удар оказался неожиданным для большевиков, в их рядах началась паника, завершившаяся быстрым отходом, с оставлением артиллерийских орудий. В этой атаке добровольцы потеряли убитыми 3 (!) человека, красногвардейцы и «революционные» солдаты — свыше 250 человек. Еще примерно такое же количество было поймано добровольцами на селе Лежанки и расстреляно. Гуль свидетельствует:
Войска Корнилова вступили на Кубань. Наперерез добровольцам красные начинают бросать отряд за отрядом. Лишь только стремительный натиск добровольцев опрокидывал эти отряды и обращал их в бегство. Корнилов стремился занимать населенные пункты, ибо, не решившись на атаку на ночь глядя, армия оставалась бы под холодным небом в степи. Так продолжался поход, пока 4 марта не разыгралось сражение с 14-тысячной армией Сорокина, стоявшей на станции Кореновской. В лоб на нее пошли юнкера и студенты под командованием Боровского. Почти все они были убиты или ранены шквальным огнем красноармейцев, при массивной артиллерийской поддержке. В охват Корнилов направил свой последний резерв — белых партизан и чехословаков. Белые дрались до последнего патрона. Снаряды в белом артдивизионе тоже подходили к концу. Корнилов приказал обозникам выдать весь последний резерв боеприпасов, а когда из обоза пришло донесение о кавалерийской атаке красных, он приказал обозу занять оборону и защищать себя своими силами. Обозные солдаты, раненые, переворачивая телеги, установили два действующих пулемета системы «максим» и, заняв круговую оборону, отстреливались, как могли. Корнилов лично остановил попятившиеся цепи и с взводом верных своих текинцев обошел станицу с тыла и открыл огонь по тылам красных. Подбодренные этим, добровольцы поднялись в общей атаке.
Однако продвижение к Екатеринодару было остановлено вестью о том, что город пал, что кубанское правительство, чтобы сохранить себя «как идейно-политический центр», решило оставить город в ночь на 1 марта 1918 года. Добровольцы генерала Покровского, казачья фракция Кубанской Рады и городские беженцы устремились в горные аулы черкесов. Генерал Покровский стремился к соединению с Корниловым,
