повернуть его и высыпать его содержимое на стол — шесть и четыре.
Незаметно собравшиеся вокруг них зрители одобрительно заворчали, а Грим потянулся за костями.
Четыре-три, а у Бьерна — опять шесть-четыре.
Его руки, в сравнении с заскорузлыми лапищами Бьерна, казавшиеся едва ли не по-девчоночьи хрупкими, расслабленно лежали на досках стола, но бедром он чувствовал рукоять меча, лежавшего по правую руку на лавке. Пот выступал на лбу у корней волос, капельки его сбегали, терялись в бровях. Если не считать приоткрытой двери и единственной дыры в потолке над очагом, никаких больше отдушин в комнатенке не было. Теперь, когда все присутствующие придвинулись ближе и, захваченные игрой, плотно обступили стол, с каждым вдохом Грим втягивал в себя прогорклую вонь кабака и вездесущий запах сырой шерсти и потных, давно немытых тел.
Грим нетерпеливо отер ребром руки пот с бровей, понимая, что в раздражении его повинна не столько вонь, сколько запоздалое признание ловкости противника. Он сам всегда был хорош в игре, но Бьерн явно превосходил его умением.
Бьерн хлопнул мясистой лапищей по исцарапанным доскам стола, расшвыряв кости и последние несколько монет, оставшиеся от последней ставки. Темные глаза сверкнули.
— Ну что, доложим остаток? Пришла пора последней ставки.
— Идет.
Вовсе не собираясь ставить на кон фибулу с плаща или меч, Грим с предвкушением улыбнулся — добрая будет драка. Подзадоривая кровожадную радость, из-за спины доносился тревожный шепоток.
Впервые за всю игру Бьерн улыбнулся.
— Что ж, тебе кидать, дружок.
Вспыхнув от оскорбления, Грим потянулся было за мечом — обманное движение, — а сам тем временем толкнул ногой стол, обрушив его на Бьерна. Ударившись о массивную тушу, хлипкий столик разлетелся в щепы, не причинив викингу ни малейшего вреда.
В кабаке повисла мертвая тишина — мгновение неустойчивого равновесия, которое может рухнуть от малейшего движения, даже вздоха.
И оно рухнуло, и как раз тогда, когда Грима по горло залила уже кровавая радость схватки:
— А кость вроде попорчена, — раздался позади него и чуть справа удивленный мальчишеский голос.
Оба предвкушавших схватку воина ожидали вовсе не этого. Грим начал уже было, разворачиваясь назад, заносить меч, чтобы проучить того, кто посмел испортить ему удовольствие, но тут кто-то поймал его за плечо.
— Повремени, сын Эгиля.
— А ты что тут ищешь? — прорычал Грим в сморщенное лицо высокого костлявого старика, разворачиваясь к нему с мечом.
Клинок его наткнулся на чью-то сталь, оказалось, Бьерн тоже, в свою очередь, сделал выпад, не то целя в незащищенную спину Грима, не то защищая старика.
Грим ногой швырнул в сторону табурет, оттолкнул левой рукой старика, а правой потянулся за спину за секирой. Кольцо вооруженных мужчин, побросавших свою брагу ради игры и кровавой потехи, сжималось.
— Одумайся, — начал было старик, но докончить не успел — выталкивая из-под клинка Бьерна, Грим ударил его рукоятью меча в грудь.
— Не время думать, Глам, — огрызнулся Грим. — Уйди с дороги.
Он развернулся к Бьерну:
— Ну?
— Так, значит, ты искал не игры, а ссоры? И мальчишка твой заранее подучен.
— Какой мальчишка?
Грим едва не пропустил удар, уклонился, перепрыгнул через скамью. Бьерн сделал длинный выпад ему вслед, надеясь достать забияку ударом широкого тяжелого меча, но противник его, ловко развернувшись, вместо того, чтобы парировать выпад, проскользнул под клинком и, уйдя влево, нанес удар снизу по сжимавшим меч рукам. Бьерн успел отвести руки в сторону, так что лезвие, перерезав кожаный браслет, лишь слегка полоснуло тело, но от этого резкого движения в лицо Гриму плеснула струя крови.
В глазах Грима все поплыло, застилаясь красным туманом. Какое-то краткое застывшее мгновение фигуры плавали перед ним будто в кровавом мареве, еще миг и оно развеется, и тогда его уже ничто не остановит. Встряхнув головой и по-волчьи оскалившись, Грим прыгнул на врага, краем уха успев услышать, как старик что-то кричит, как будто бы приказ… И голова его взорвалась вспышкой ослепительного света.
Скагги — а это именно он подобрал одну из укатившихся в то сторону игральных костей и обнаружил утяжелявшие ребро зазубрины — никак не мог решиться, чью сторону взять. Или тех, кто успокаивал не на шутку разгневанного Бьерна, — там его мог ожидать недурной обед, если он, конечно, их убедит, что кость утяжеленная и что это чужак ее подменил. Или старика и его спутника, который как раз плескал воду в лицо крючконосому воину, оказавшемуся берсерком. Старик, похоже, этого воина знал, возможно, потому, что и сам был явно нездешним. Знал он, очевидно, и чего ожидать от берсерка, раз сам подал знак хозяйским рабам огреть его дубовой скамьей. Двое рабов потребовалось, чтобы замахнуться этой тяжеленной «дубиной». Немудрено, что крючконосый потерял сознание.
Внезапно Скагги осенило: как это старик окликнул воина, когда тот уже пошел было на него, Скагги, с мечом? «Грим сын Эгиля»? Уж не тот ли он самый?
Зажав в кулаке так кстати пришедшуюся кость, Скагги пробрался поближе к старику. Крючконосый Грим уже пришел в себя, но только недовольно огрызнулся в ответ на какие-то слова старика, которого называл Гламом. Не говоря ни слова, Скагги протянул берсерку игральную кость, Грим покрутил ее в руках, провел пальцем по зазубринам.
— Эй, — окликнул он уже несколько охолонувшего Бьерна, — а кость ведь и вправду с подвохом.
— Ах ты! — взревел было дан, но потом овладел собой. — А кто по-твоему проигрывал? Я или ты? Или ты меня в чем обвиняешь?
— Не игры он искал, а ссоры, — вставил хозяин и тут же юркнул за чью-то спину.
— Может, проверим кость вместе? — вызывающе предложил Большой Кулак.
— Проверим. Если пять раз подряд выпадет одно число, я прав. Идет?
— Кидай.
Понимая, что оказывается в невыгодном положении, да еще безо всякого оружия, кроме ножа у пояса. Грим опустился на одно колено и легонько швырнул кость на пол. Кубик, прокатившись пару шагов по полу, застыл четверкой кверху. Скагги поспешно подобрал кубик и вернул его Гриму. На второй раз повторилось то же самое, и на третий.
— Каналья! — взревел Бьерн, озираясь по сторонам в поисках кабатчика. — Да я брошу твою печень на обед воронам!
Предчувствуя новую забаву, воины и торговцы расступились. Однако хозяин кабака, который только что прятался за их спинами, как будто исчез — прополз под столами, чтобы вынырнуть у двери кладовой. Бьерн, чьей праведный гнев едва ли был столь уж непритворным, расхохотался такой прыти, и Гриму не оставалось ничего иного, кроме как последовать его примеру.
— Радуйся, что я милосерден, — раскатисто прогрохотал в спину попытавшемуся скрыться в кладовке хозяину Бьерн, — и твои уши останутся сегодня при тебе. Но за это ты поишь нас всю ночь, — и плеснув из ближайшего кувшина браги, он с заговорщицкой улыбкой протянул кубок Гриму.
Принимая кубок, Грим лишь тяжело вздохнул, голова кружилась, к утру затылок, пожалуй, опухнет, и доброй драки вроде никак не получалось.
Ну, вот уже и не осталось никого, подумал Грим некоторое время спустя. Впрочем, не осталось никого, кого можно было бы подзадорить на столь желанную драку. На душе было муторно, пить не хотелось. Распускающаяся листва всегда навевала на Грима тоску, будто деревья, наливаясь молодой силой и свежестью, пили соки из него самого. За мыслью о соках древесных пришли ненужные воспоминания, Грим помотал головой, но мысли не уходили. Дождаться б утра, а потом отправиться к Тровину… Такой же как
