поверх шинелей были закутаны в платки, все без рукавиц и зимней одежды, с глубоко засунутыми в карманы руками, в рваной обуви, даже в женских ботах. Они пританцовывали от зимней стужи, время от времени вынимали руки из карманов, растирали нос, уши.
Новые кадры: горы брошенной техники! Обледеневшие танки, цистерны, грузовики и фуры, орудия — и все это в снегу, сугробах. Было понятно, что их командование не подготовило для армии морозоустойчивое горючее, зимнюю одежду. Рассчитывали-то на блицкриг, справиться до зимы с Красной Армией. Не вышло! Кто-то из курсантов бросил:
— Показать бы Гитлеру эту хронику! Пусть увидит, как драпают его доблестные арийцы!
После войны стало известно, что Гитлеру фильм показали. Можно представить, какие чувства испытывали фюрер и его генералы!
Ночью в казарме обсуждали увиденное. Пошли анекдоты о Гитлере. Запомнился один:
— Абрам, что бы ты пожелал Гитлеру?
— А чтоб он стал электрической лампочкой! Днем будет висеть, а ночью — еще и гореть.
Казарма взорвалась хохотом.
Библиотеку можно было посещать только раз в две недели. В свой следующий визит я не вернул книгу, извинился перед Зиной: дал прочесть товарищам. В третий раз мы пришли с Юркой. Я вернул «Три цвета времени» Виноградова и попросил Лермонтова. Юрку интересовали пьесы Горького:
— Счастливые москвичи — в столице повсюду ставят его пьесы. А Челябинск — провинция! У нас больше любят Островского.
— Пьес Горького я не видел ни одной, — успокоил я Юрку. — И не очень-то стремлюсь их увидеть.
Зина рассмеялась:
— О, мальчики, вижу, у вас шарики крутятся, с книгой особые отношения.
Когда вышли, Юрка сказал насмешливо:
— Ты, брат, завоевал сердце старшего сержанта. Как она на тебя глядела! Как на икону! Считай, тебе повезло — такой самородок затерялся в Сибири.
— Ну да-а… тебе показалось, — промямлил я.
— Тебе понравился Виноградов? — спросил Юрка.
— Очень.
— Ты понял, почему «Три цвета времени»?
— Белый цвет — цвет французских королей и аристократов, — это мы проходили еще в детстве, читая «Трех мушкетеров». Красный, ясно, — цвет крови, символ кровавой революции. А черный…
— Эге, значит, не читал предисловия, там есть объяснение.
— Удар ниже пояса.
— Ладно. Черный цвет — это цвет духовенства, Стендаль не очень почитал религию.
— Устроил ты мне экзамен и, уж конечно, влепил двойку.
— Что ты, все мы желторотые! Не случись войны, наверно, остались бы такими надолго. Ты когда- нибудь читал Библию?
— Не читал и в глаза не видел.
— Жаль, вселенского масштаба книга. Серьезное чтение. Я, правда, не прочел и половины, но кое- что понял.
— Расскажи!
Ответа не последовало.
— Юрка, ты верующий?
— Нет, это не по мне. Но еще никто не подверг сомнению библейские заповеди: не убий, не укради, люби ближнего, как самого себя, не делай зла.
— Но ведь все равно убивают, крадут, грабят.
— Герцен в «Былом и думах» говорит, что в понимании жизни помочь может только «самомышление»…
— А война кончится в этом году? Сталин обещает.
— Ты веришь?
— Верю. Юрка, как я рад, что мы встретились.
Мы подходили к дверям казармы.
После этого разговора я несколько дней был сам не свой: ранила мысль — почему я так мало знаю? Почему до сих пор — мне уже под двадцать — не умею самостоятельно мыслить? Вспомнилась встреча с отцом в тот день, 19 декабря 1939 года, когда он вернулся домой после тюрьмы. Он не выпускал меня из объятий, целовал и плакал, плакал горько, долго. Я бросился к своей первой, еще жиденькой, крохотной книжной полке — на ней стояло всего несколько книжек, — взял одну, потолще, и, радостный, счастливый, что могу это сделать, протянул папе: «Вот! Приготовил тебе подарок!», — уверенный, что эта книга доставит ему радость. Он прочел название «Краткий курс истории ВКП(б)» и, вздохнув, отложил в сторону. Он всегда был деликатен, промолчал и по поводу моего подарка, только опять заплакал.
До моего ухода в армию отец так и не рассказал мне свою тюремную историю. То ли он опасался за меня, то ли сам еще полностью не избавился от страха. Страх поразил все старшее поколение.
В разрешенный день я отправился в библиотеку один, без Юрки, — он не смог пойти. Но вот досада, на дверях библиотеки висело объявление: «Санитарный день». Попробовал открыть дверь и не ошибся. Зина сидела, как обычно, за своим столиком, в черном халате, надетом поверх формы. Мы встретились взглядами, и я понял, что она рада, ждала меня. Смущенный, я начал извиняться, благодарить за прием в нерабочее время, и как-то случилось, что я осмелился — притронулся к ее руке. Волнение охватило меня. Зина молча смотрела мне в глаза. Смущенный, я быстро-быстро заговорил:
— Зина, как вы думаете, почему нам, курсантам, не выдают учебники по истории военного искусства, разве командиру взвода не положено знать, как побеждали русские полководцы?.. — Она все так же молча смотрела на меня. Пришлось продолжить: — Я уж не говорю о материалах по нынешней войне. Нет совсем ничего! Ведь нужно понять, в чем причины успехов их армии в Польше и во Франции! О разгроме немцев под Москвой — тоже никакой литературы! И командиры от обсуждения уходят, учат все на один лад: «Делай, как я!»
Она наконец-то заговорила, но понесла такое, что у меня потемнело в глазах, а сердце забилось от страха:
— Ты восхищался количеством книг в библиотеке. Так вот! Это лишь жалкие остатки. Я работаю здесь с тридцать восьмого, в те времена по три раза в день сюда прибегал комбриг — начальник училища, запирал дверь на ключ, хватал с полок книгу за книгой и командовал: «Эту — в печь! Эту — изъять из общего пользования и без моего разрешения никому не выдавать!»
— И Фрунзе сожгли?! — приходя в себя, воскликнул я.
— И Фрунзе, — ответила Зина. — А затем пошло нечто невообразимое: пачками, по описи, отправляли книги в цензуру. А потом мы стали регулярно получать целые списки запрещенных книг. Вот так, очень быстро, и опустели полки, на которых красовались учебники, написанные нашими военачальниками и военными историками, переводы с немецкого, английского. Раньше учебники по военному искусству, стратегии, тактике, истории занимали тридцать шесть полок. А к началу войны все тридцать шесть оккупировали «Краткий курс истории ВКП(б)», несколько книг начальника Генштаба Шапошникова и труд Ворошилова «Сталин и Красная Армия». И тогда же, в тридцать восьмом, в одну ночь забрали все командование училища. Теперь командиров взводов назначили комбатами, командиров рот подняли повыше, ну и так далее. А ты спрашиваешь об учебниках! Где их теперь взять? Нет ни авторов, ни учебников. С того света еще никто не возвращался. Не только люди, но и книги. Так вот, курсант.
— Вы сказали о книге «Сталин и Красная Армия». Нас обязали ее прочесть.
— Кто обязал?
— Политрук.
— Ты прочел ее?
— Пока что нет. Но деваться некуда, прочту. Политрук обещал проверить.
