человека, я считаю, были не утраченные на войне чистая совесть и доброта.
Как видно, в отряде разглядели эти его качества и высоко ценили.
Со своей стороны, Никодим Иванович привязался к девушкам всем своим существом, в каждой из них видел свою дочь и испытывал огромную радость, когда удавалось сделать для них что-то доброе.
Смерть каждой девушки он переживал как потерю родного человека и горько сокрушался. По его просьбе в деревне плели венки из искусственных цветов. А сам Никодим Иванович, успокаивая плачущих, все приговаривал: «Будем жить не тужить, будем жить…»
Вот и такой старшина оказался в моей фронтовой коллекции.
Многое сделал Никодим Иванович, чтобы изменить отношение переднего края к девушкам- снайперам. И это время пришло: отношение изменилось. Теперь бойцы называли их «святыми», жалели, особенно пожилые, а один, когда девушки уходили на задание, молился за них. При появлении снайперов в траншеях стали их приветствовать, выказывая поддержку:
— Так держать, снайперки!
— Бейте их, гадов, и нам станет легче!
Сложнее складывались отношения с офицерами. Шаг за ворота — и на девушек устремлялись жадные мужские глаза. Хуже всех «напроказничал» командир полка, в расположении которого находился дом снайперов.
Свою пассию он приметил еще в первую встречу. Не удержалась и «Тамара с Цветного бульвара». Получив записку от подполковника — статного, красивого, сравнительно молодого — с приглашением посетить полк, девушка согласилась, не спросив на то разрешения командира. Вечером за ней пришел адъютант командира и тайно увел.
Доложили генералу:
— Сбежала снайпер!
Прихватив меня, он помчался на машине в полк.
— Ты что насильничаешь?! У тебя в полку своих баб мало?! — налетел Берестов на комполка.
— Нет, нет! — воскликнула Тамара. — Я люблю Сашу…
Генерал удивился и не стал журить офицера.
Забавно, что разъяренный подполковник приказал открыть огонь по доносчику, если он появится в расположении полка. «Доносчиком» тем был я.
Мне неоднократно приходилось наблюдать, насколько сложна и непредсказуема снайперская служба. Во-первых, противник не дурак и не спешит попасться на мушку. Для самого же снайпера любая, часто нелепая, оплошность, малейшая ошибка, случалось, заканчивалась смертью. Во-вторых, без выдержки, уверенности в себе, даже «охотничьего азарта» — снайпер еще не снайпер. В-третьих, в немецкой армии было немало снайперов-асов, да и оптика во много раз лучше. Вступая в войну с Россией, немцы уже имели в своих частях достаточно много хорошо подготовленных стрелков, тогда как в Красной Армии снайперское движение развернулось, насколько помню, лишь с 1942 года.
Мы не представляли, как поведут себя женщины в роли снайперов, — казалось, в критических ситуациях они могут растеряться, к тому же женщины не склонны к риску, им не хватает выдержки. Но «снайперихи» опровергли многие из наших первоначальных суждений. Шло время, на прикладах снайперских винтовок появлялись все новые зарубки, заскулили немцы, и пренебрежительный стиль поведения окончательно скис. «Попробуй разберись, кто сильнее — кит или слон?» — шутили офицеры политотдела. В дивизии юных снайперов зауважали и полюбили. Они внесли в нашу жизнь особенную атмосферу, заставили многих очнуться и поверить, что фронт — еще далеко не конец жизни. Да и сами девушки, я заметил, переменились, стали серьезнее.
Вскоре на лицевых счетах наших девушек насчитывалось уже семь фрицев. Может, и больше, не всегда можно точно определить результат выстрела. Возвращаясь с задания, снайперы докладывали: «То ли попала, то ли нет? Но немчура свалился».
Самым трудным случаем оказался многочасовой поединок «Любы со Сретенки» с немецким снайпером.
Попробуй оказаться один на один с противником, превратиться в невидимку, стать неподвижным существом. Глаза быстро устают, мышцы рук и ног немеют, тело пробирают то холод, то жар; иногда появляется страх. Как видно, Люба в чем-то допустила промашку, и немец засек ее и теперь выжидал, рассчитывая на очередную ошибку. Люба замерла — ни малейшего шевеления. Так она пролежала до позднего вечера, нередко плача про себя, чувствуя, как все больше прирастает к земле, а оторваться от нее — не может.
В темноте Касимов, приблизившись к девушке, вытащил ее с помощью веревки. Почти бездыханную, на руках занес в блиндаж, растер тело водкой и дал выпить пару глотков из фляжки, затем под руки отвел домой.
Но случались ситуации, когда ни Касимов, ни кто другой не в силах были помочь. Немецкий снайпер-ас с ходу пробил голову «Дины из Оружейного переулка». Беду переживали особенно остро. Команда любила голубоглазую девушку с милым, веселым нравом, певунью; она мечтала стать детским врачом, вылечить всех детей мира от всех подстерегающих их болезней.
Касимов первый почувствовал, как после гибели Дины что-то очень важное произошло в команде, и понял: наконец родилась ненависть, желание отомстить.
— Держись, немец! — сказал Касимов. — Вот теперь-то пойдет настоящая охота!
Как-то «Галя с Елоховской» рассказала мне о своем первом выстреле:
— Я тогда долго-долго высматривала и вдруг увидела его, немца, молодого, он сидел на пеньке, глаза добрые… Как поступить? Но ведь тянуть нельзя. Я выстрелила. И сразу пожалела, заплакала.
Теперь и я, и Касимов точно знали, что вопроса: «Как поступить?» — у снайперов не возникнет.
По приказу из армии на недолгий срок половину команды снайперов отправили к соседям. За это время у меня родилась идея. Все мы понимали, что девушкам нужен роздых, что в их годы девичье сердце распахнуто настежь молодости, любви, а этим девушкам приходится убивать и убивать, что, поверьте, далеко не просто. Вот я и решил устроить им сюрприз — организовать танцевальные вечера.
Обходить командира нельзя. Пошел поговорить с Касимовым. Старшина Никодим Иванович, услышав о моих планах, заулыбался, похвалил меня. Касимов повел себя иначе, нахмурился:
— Я категорически против! Отвлекут их танцульки от дела, и мужики на такой цветник, как ни смотри, позарятся. Как бы не потерять команду.
Я старался уговорить, сослался на генерала — только бы добиться его согласия. Лейтенант стоял на своем. Тогда я предложил компромиссный вариант:
— Начнем! А если поймем, что ошиблись, прекратим.
И командир наконец согласился.
Когда вновь собралась вся команда, я провел комсомольское собрание. Подвели итоги: на счету снайперов было уже пятнадцать фашистов.
— Выходит, недаром нас кормят! — выкрикнула одна из девушек.
— Согласен, — подтвердил я, — и предлагаю отправить рапорт о ваших боевых делах в школу снайперов, которую вы закончили.
Свой сюрприз я приберег на конец собрания:
— Со следующей субботы начнем проводить танцевальные вечера. В гости к вам придут офицеры, кавалеров хватит на всех. Будет музыка. Если пригласите меня, я тоже приду.
Мое сообщение приняли с ликованием.
Пригласили меня три девушки. Я выбрал Риту, единственную немосквичку в команде. Невысокая, стройная, она привлекла меня своим мягким сочным говорком и какой-то проникновенной улыбкой. Меня будто обожгло.
По-настоящему мы познакомились на первом танцевальном вечере. Рита была из Одессы, приехала к тетке в Москву на каникулы, а тут война. В школу снайперов ее приняли сначала условно, но по результатам стрельбы она вышла в лучшие, и из «условных» ее перевели в «безусловные».
Встречались мы редко, но с каждой встречей Рита все больше мне нравилась. В общем, у нас вышел
