Виктор Владимирович Муратов, Юлия Михайловна Городецкая (Лукина)
Командарм Лукин
Не так давно мы встретились с Михаилом Федоровичем. Конечно, говорили о былом, пережитом. Признаться, я испытывал и испытываю чувство восхищения его стойкостью и мужеством. Он перенес тяжелое военное лихолетье, мучительные физические страдания и остался таким, каким был, — скромным, немногословным, истинным героем Отечественной войны и нашей Победы.
1. Скорый поезд № 1
Последние проводы
Прежде Надежда Мефодиевна никогда не провожала мужа на вокзал. Обычно, уезжая в командировку, Михаил Федорович прощался дома, и все к этому давно привыкли. Интересно было наблюдать, как он преображался, собираясь на службу или в командировку. Вот он пока еще в домашнем костюме, веселый, общительный, готовый в любую минуту разыграть дочь. Облачившись же в китель и надев фуражку, становился неразговорчивым, улыбка сменялась озабоченностью, в серых глазах четко проступал стальной оттенок. И если дочь еще но инерции пыталась говорить о своих делах, отец ее уже не слышал. И Юля умолкала, понимая — папа уже весь там, на службе, в предстоящих делах и заботах.
И тем более удивились домочадцы, когда в тот июньский день сорок первого года Михаил Федорович сам попросил семью проводить его.
Под огромным стеклянным куполом Киевского вокзала царила привычная перронная суматоха. В возбужденный говор людей, выкрики носильщиков, отдаленное попыхивание паровозов врывался звонкий, дребезжащий голос диктора:
— До отправления скорого поезда номер первый Москва — Киев осталось три минуты. Пассажиров просим занять свои места, а провожающих выйти из вагонов.
Генерал Лукин был необычайно возбужден, даже пытался напевать:
— Чтоб со скорою победой возвратился ты домой!
Надежда Мефодневна улыбалась, но на душе было тревожно. Глядя на мужа, она любовалась его стройной, атлетической фигурой. Скоро сорок девять, а все такой же энергичный, по-юношески подвижный. Ему очень шла военная форма, и относился он к ней как-то по-особому — строго и благоговейно. Иногда шутил: «Счастливцы рождаются в рубашке, а я, должно быть, в гимнастерке». За несколько дней, проведенных в Москве, он успел заказать новый костюм. Отменные портные в генштабовском ателье хорошо знали недавнего военного коменданта Москвы Лукина и за два дня выполнили заказ.
Новый генеральский китель плотно облегал широкие, чуть покатые плечи. Подворотничок ослепительно белоснежной полоской оттенял крепкую шею, уже покрытую забайкальским загаром.
Кстати, идея ношения подворотничков в Красной Армии принадлежала Лукину. Как-то командующий Украинским военным округом И. Э. Якир обратил внимание на внешний вид командира 23-й Харьковской дивизии. Приглядевшись, он понял, что именно белый подворотничок придает военной форме свежий вид и опрятность. И Якир приказал ввести в Украинском военном округе обязательное ношение подворотничков. В 1934 году в Харьков приехал нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов. Он одобрил это нововведение, и в том же году его приказом было узаконено «обязательное ношение подворотничков из отбеленной ткани».
Надежда Мефодиевна вдруг обратила внимание: чего-то недостает в экипировке мужа.
— Ты забыл прикрепить ордена? — недоуменно спросила она.
— Не забыл, — улыбнулся Михаил Федорович.
— Как же понимать?
— Новый китель, — чуть смутился Михаил Федорович. — Словом, что заслужено, то заслужено. Новый китель — новые ордена! Шучу, конечно.
— Ты едешь на войну? — прямо спросила она.
Гудок паровоза и лязг буферов будто бы помешали ему расслышать ее слова. Вместо ответа он обнял жену:
— Держись, мамуся. Все будет хорошо.
— Ты не ответил мне.
Михаил Федорович поцеловал дочь:
— Береги маму, дочка…
Поезд медленно набирал скорость, а жена и дочь все быстрее шли за вагоном да самого края перрона. В открытое окно вагона Михаил Федорович неотрывно смотрел на родные лица, стараясь не потерять их из виду. Он не случайно попросил Надежду и Юлию на этот раз проводить его на вокзал. Хотелось как можно больше побыть вместе. В последнюю минуту хотелось сказать: «Прощайте, мои дорогие, а вернее, до свидания! Скоро ли увижу вас теперь?..» Не сказал.
Боже мой, сколько же было разлук с женой — и коротких, и долгих! Или сама Надежда выбрала, или он уготовил ей такую нескладную жизнь на колесах?
Возможно, не очень серьезный, но, на его взгляд, вполне символичный курьез произошел с ними уже в один из первых дней их знакомства.
Лукин давно приметил в отделе боевой подготовки штаба Украинского военного округа высокую, стройную машинистку. Он видел, что и другие молодые командиры заглядываются на девушку. Но держала она себя независимо и строго.
Робел под ее взглядом и Лукин. А как хотелось заговорить и, чем черт не шутит, пригласить на свидание! И однажды — видно, судьба! — она печатала материал для его отдела. Что-то в тексте ей понадобилось уточнить, и она зашла в его кабинет, заговорила. Лукин смотрел в текст и не разбирал своего вполне разборчивого почерка. Его покорили звуки высокого мелодичного голоса, мягкие интонации речи.
После этого случая они стали здороваться, и он уже знал ее имя — Надежда. С трудом преодолевая смущение, однажды попросил разрешения проводить ее домой после работы. Надежда согласилась. И теперь она уже не казалась ему такой гордой и отчужденной. Взгляд больших серых глаз стал веселым и доброжелательным.
Желая произвести впечатление, Лукин с разрешения начальства взял в гараже легковой автомобиль «форд». Он усадил Надежду, сам надел большие перчатки с крагами, летные очки, сел за руль и, отчаянно сигналя, лихо повел машину. Однако путешествие было недолгим. На середине моста заглох мотор. Сурово сдвинув брови, Лукин возился в моторе, исподтишка бросая взгляды на свою пассажирку, которая едва сдерживала смех. Все попытки запустить мотор были напрасными. Пришлось оставить автомобиль на попечение милиционера. Сами они, весело смеясь, отправились пешком за техпомощью. Отчужденности и неловкости как не бывало!
Вскоре Надежда стала его женой. Он любил ее самозабвенно. Возможно, это шло от разницы в возрасте, возможно, он просто поддавался ей, добровольно уступая лидерство. Наверное, так и было. Но в ее присутствии он как-то смягчался, добрел и светлел душой. Надежда платила ему тем же.
Он любил домашний уют, считая семью «крепким тылом». И даже суровая армейская жизнь с перемещениями по службе, переездами с места на место не подрывала крепости этого «тыла». «Как началась наша с тобой колесная жизнь, так и продолжается», — с улыбкой говорил он жене, вспоминая
